«КРАСНАЯ КАПЕЛЛА». Советская разведка против абвера и гестапо
Шрифт:
Вместе с тем каких-либо конкретных замечаний Короткову по поводу отправленной информации не поступало, и это вызывало у него растущее беспокойство. 20 марта 1941 года он обратился непосредственно к наркому с личным письмом, в котором высказал соображения о складывающейся обстановке в свете добытой им информации.
«Т. Павлову [17] — лично
...Разрешаю себе обратить Ваше внимание на следующее: в ходе работы с Корсиканцем от него получен ряд данных, говорящих о подготовке немцами военного выступления
17
Павлов — псевдоним Л.П. Берии.
В подтверждение своей мысли Коротков сослался на уже приведенные и другие сообщения.
«...Отдавая себе отчет в том, что сведения Корсиканца не являются исчерпывающими, тем более когда речь идет о вопросах такой важности, я перечислил его данные и сделал ссылки на другие источники с тем, чтобы отдел [18] сам представил полный анализ всех материалов, полученных от Корсиканца и других источников.
В моих глазах Корсиканец заслуживает полного доверия, и мне кажется, что данные о том, что немцы всерьез взвешивают вопрос о нападении в скором времени на Советский Союз, соответствует действительности. По вопросу о том, решена ли акция или нет, от Корсиканца не поступало еще достаточных сведений для каких-либо выводов».
18
Имеется в виду внешняя разведка.
Допуская, что в Центре могли скептически относиться к самому Короткову, он делает дипломатический ход, предлагая встретиться с Корсиканцем резиденту Захару «как более опытному товарищу», чтобы он подтвердил оценку источнику или вынес «обратное впечатление о нем». Не исключено, что это предложение могло появиться под влиянием самого Захара.
«Отношениям с Корсиканцем стараюсь придать характер личной дружбы и внимания... Материалы о Корсиканце, по-видимому, не сконцентрированы в Центре в одном месте, что затрудняет работу, прежде всего анализ передаваемой им информации.
Степанов».
Письмо Короткова отмечено широтой мысли. Это было открытое и прямое предупреждение о нависшей над СССР опасности. Лишь профессионально сделанная оговорка о том, что пока нет подтверждения принятому Гитлером решению о войне, не отвечала, как нам известно, действительности, но и это сомнение было скоро развеяно.
Предложения Короткова о сосредоточении информационных сообщений Корсиканца в одном деле и проведении сравнительного анализа их, несомненно, свидетельствовали о недюжинных аналитических способностях советского разведчика.
Озадаченный и, вероятно, слегка задетый Центр именно поэтому ничего не ответил на личное обращение Короткова. Но может быть, Коротков вообще обратился не по тому адресу? Написать же о том, что смелый шаг Короткова был бесполезным и прошел бесследно, вряд ли было бы справедливо.
Информация берлинской резидентуры не давала покоя наркому госбезопасности В.Н. Меркулову.
Меркулов (1895—1953) работал с Берией в Закавказье и вместе с ним оказался в Москве. Он был заместителем всесильного наркома внутренних дел. В феврале 1941 года его назначили главой впервые созданного самостоятельного Наркомата госбезопасности (НКГБ). Он, правда, просуществовал не долго, всего пять месяцев, и был поглощен бюрократическим монстром — огромным ведомством внутренних дел. Меркулов слыл человеком умным и опытным, но
Читая сообщения Корсиканца от 11 марта 1941 года, он поинтересовался у Фитина: «Нет ли по этим вопросам других источников, кроме Корсиканца? Как можно проверить сведения, никому из агентуры не сообщая об их содержании? Задание [19] дать в общей и осторожной форме».
Фитин немедленно поручил своему заместителю выполнить распоряжение наркома: «Т. Судоплатову. Заготовить указание Захару согласно резолюции наркома».
Документ резидентуры покатился из кабинета в кабинет по наезженной колее центрального аппарата, над которым каждый, кто с ним соприкасался, размышлял в меру своего опыта и способностей, решая его судьбу, касавшуюся безопасности великой державы. П.А. Судоплатов 12 марта пригласил к себе начальника немецкого отделения П.М. Журавлева, опытного разведчика, руководившего резидентурами в Италии, на Ближнем и Среднем Востоке, Балканах, инициативного и вдумчивого работника, а также оперуполномоченного того же отделения З.И. Рыбкину.
19
Имелось в виду проверить информацию Корсиканца.
Все трое согласились с тем, что сведения, поступающие от Корсиканца, носят очень тревожный характер, именно поэтому они требуют проверки и подтверждения. После прикидок остановились на том, что помочь в этом деле могли бы такие ценные источники, как Брайтенбах, Лесовод, Горгона.
— Обязательно укажите на целесообразность использования Лицеиста, — обратился Судоплатов непосредственно к Рыбкиной.
В таком духе было составлено и направлено указание Захару о проверке информации Корсиканца. По форме правильное распоряжение Центра ориентировалось исключительно на возможности берлинской резидентуры, хотя можно было привлечь дополнительные силы со стороны.
Используемый для проверки поступившей информации другой источник может быть эффективен при условии, если он располагает более широкими, чем проверяемый, возможностями, в крайнем случае ничуть не меньшими. Хотя Корсиканец был поставлен в один ряд с перечисленными лицами, на деле его информационный потенциал был несоизмеримым.
Руководством Центра было также принято решение доложить информацию Корсиканца Сталину. Основная тема готовившегося сообщения касалась «возможности поворота фронта на восток — против Советского Союза и расчетов Гитлера на «безусловный успех и молниеносную оккупацию немецкими войсками СССР».
В обзоре было использовано несколько телеграфных донесений из Берлина различной степени важности и значения. В первом пункте проекта сообщения содержались сведения о внутриполитическом положении Германии, далее следовали вопросы военных приготовлений к нападению на СССР, в конце приводились ценные, с точки зрения контрразведки, данные. Поднимались и отдельные международные проблемы, которые едва ли были уместны при докладе советскому руководству по столь острому вопросу, как военные приготовления Германии.
В спецсообщении содержались незначительные оговорки, как бы смягчающие суровую, жесткую правду жизни. Так, по всем пунктам, предупреждавшим о готовящемся нападении немцев, следовали вставки — иначе их не назовешь — о том, что, «на основании каких данных у источника сложилось подобное впечатление, не указано», «где, когда и в связи с чем Гальдер высказал такую точку зрения, Корсиканец не знает», «Корсиканец не придает особого значения заявлению Геринга, ссылаясь на известную всем его хвастливость», «вышеизложенные данные говорят только о разработке идеи, а о состоявшемся решении о повороте фронта логически не получается».