Красная кокарда
Шрифт:
— Да, монсеньер, — шепотом отвечала она, не поднимая глаз.
— Для вас здесь все, должно быть, так ново.
— Да, монсеньер.
— Сестры в монастыре были, конечно, добры к вам? — снова начал я после некоторого молчания.
— Да, монсеньер.
— А вам не жалко было расставаться с ними?
— Нет, монсеньер.
Почувствовав, вероятно, банальность своих ответов, Дениза вдруг быстро взглянула на меня. Я заметил, что она готова расплакаться. Это привело меня в ужас.
— Мадемуазель, — торопливо сказал я, — не бойтесь меня. Что бы ни случилось, вам не надо бояться меня. Прошу вас, смотрите на меня, как на друга, как на друга вашего брата. Луи мой…
Не успел я докончить фразы, как вдруг послышался какой-то треск, что-то ударило меня в спину. Пошатнувшись, я почти упал девушке на руки. Кругом звенели стекла, кричали перепуганные дамы. Минуты две я не мог сообразить, что такое произошло, и очнулся лишь когда Дениза в ужасе схватила меня за руку. Обернувшись назад, я увидел, что окно сзади меня было выбито большим камнем, лежавшим тут же на полу. Он-то и ударил меня в спину.
II. ИСПЫТАНИЕ
Комната быстро наполнилась перепуганными лицами, и не успел я прийти в себя, как вокруг образовалась уже целая толпа, засыпавшая меня вопросами «что случилось?». Впереди всех был Сент-Алэ. Все говорили разом; дамы, стоявшие сзади и не видевшие меня, кричали, и мне было очень трудно рассказать все происшедшее. Впрочем, разбитое стекло и лежавший на полу камень говорили сами за себя.
В одну минуту зрелище погрома раздуло в целую бурю страсти, тлевшие под пеплом мнимого спокойствия.
— Долой каналий! — раздалось несколько голосов.
— Обнажайте шпаги, messieurs, — кричал кто-то сзади.
Несколько гостей, предводительствуемые Сент-Алэ, который горел желанием отомстить за нанесенное его дому оскорбление, бросились, толкая друг друга, к дверям. Гонто и два-три человека постарше пытались удержать их, но все их доводы были тщетны. Через минуту комната была почти пуста. Мужчины выбежали на улицу с обнаженными шпагами. Явилось с дюжину услужливых лакеев с факелами. Вся улица наполнилась двигающимися тенями и огнями.
Негодяи, бросившие камень в окно, конечно, убежали заблаговременно, и гости скоро стали возвращаться обратно: одни — сконфуженные вспышкой овладевшего ими гнева, другие — со смехом, третьи — с тайным сожалением о своих выпачканных башмаках. Многие, отличавшиеся более страстным темпераментом, продолжали еще кричать об оскорблении и угрожали мщением. В другое время все происшествие показалось бы пустяком, но теперь, когда нервы у всех были в высшей степени натянуты, оно получило крайне неприятный и угрожающий оттенок.
Пока гости отыскивали на улице виновников этого происшествия, в разбитое окно образовалась тяга. От движения ветра занавесь приблизилась к подсвечникам и разом вспыхнула. Ее удалось, однако, быстро сорвать. Тем не менее запах гари распространился по всем комнатам. Испуганные лица женщин, разбитое окно, запах гари — все это производило такое впечатление, как будто комната подверглась настоящему разгрому.
Меня не удивило, что Сент-Алэ, вернувшись с улицы, помрачнел еще больше.
— Где моя сестра? — спросил он резко, почти грубо.
— Она здесь, — отвечала маркиза.
Дениза давно уже подбежала к ней и крепко держалась за нее.
— Ее не ушибло?
— К счастью, нет, — отвечала маркиза, лаская девушку. — Жаловаться может только виконт де Со.
— Спасите меня от друзей, не так ли, монсеньер, — сказал Сент-Алэ с нехорошей усмешкой.
Это меня взбесило. Смысл, который он придавал этим словам, был ясен.
— Если вы предполагаете, — резко сказал я, — что я знал о таких выходках…
— Что вы что-нибудь знали? Конечно, нет, — с беззаботным видом возразил он. — Мы еще до этого не дошли. Невозможно предположить, чтобы кто-либо из присутствующих сделался сообщником этих негодяев. Однако это может дать нам хороший урок, господа, — продолжал он, обращаясь к окружавшим его гостям. — И этот урок говорит, что нам должно крепко держать свое, иначе мы все пропадем.
Гул одобрения прошел по комнате.
— Надо защитить наши привилегии.
Человек двадцать заявили о том, что они вполне с этим согласны.
— Выставить наше знамя! — продолжал оратор, поднимая руку. — Теперь или никогда!
— Теперь, теперь!
Кричали уже не одни мужчины, но и женщины. Вся комната с энтузиазмом вторила ему. Глаза мужчин блестели, слышалось их тяжелое дыхание, щеки загорелись румянцем. Здесь даже самый слабый приобретал влияние и кричал так же громко, как и другие.
Я никогда потом не мог дать себе полного отчета в том, что произошло, никогда не мог уяснить себе, было ли все это подготовлено заранее, или же вдруг родилось само собой, из охватившего всех энтузиазма.
Пока от раздававшихся криков звенели стекла, и все внимание было сосредоточено на маркизе де Сент-Алэ, он выступил вперед и театральным жестом обнажил шпагу.
— Господа! — воскликнул он. — Мы все одного образа мыслей, здесь у всех одни и те же слова. Так пусть у нас будет и единый образ действий. В то время, как весь мир сражается для того, чтобы завладеть чем-нибудь, мы одни думаем только о защите. Соединимся, пока не поздно, и докажем, что мы еще в состоянии бороться. Мы знаем о клятве в Jeu de paume 20 июня 10 .
10
Речь идет о знаменитом «Заседании в Зале для игры в мяч» 20 июня 1789 г., на котором изгнанные из Национального собрания депутаты общин поклялись в том, что не разойдутся ни по чьему приказу и будут собираться до тех пор, пока не выработают конституции.
Давайте поклянемся 22 июля. Мы не будем поднимать рук, как эти говоруны, которые чего только не обещают. Мы поднимем наши шпаги. Как дворяне, дадим клятву стоять за права и привилегии нашего сословия.
В ответ поднялся такой крик, что заколыхалось пламя. Его было слышно и на улице и, вероятно, даже на рынке, находившемся довольно далеко. Многие выхватили шпаги и размахивали ими над головами. Дамы махали платками и веерами.
— В большую залу! В большую залу! — раздались голоса.