Красная кокарда
Шрифт:
— После вчерашнего вечера? Неужели вы думаете, что вы вели себя как подобает другу? Я пришел в ваш дом как гость, а вы устроили для меня ловушку, сделали меня предметом ненависти и насмешек…
— Разве я это устроил? — воскликнул он.
— Может быть, и не вы, но вы стояли там же и видели, что происходит, не сказав ни одного слова в мою защиту.
Он остановил меня жестом, полным достоинства.
— Вы забываете одно, виконт, — гордо промолвил он.
— Скажите: что?
— Что мадемуазель де Сент-Алэ — моя сестра.
— А!
— Кто бы ни был виноват в том, что произошло вчера, вы обошлись с нею без должного почтения, и это перед двумя сотнями гостей.
— Я обошелся с нею без должного почтения? — возразил я в новом припадке ярости.
Незаметно для самих себя, мы отодвинулись от двери и взглянули друг другу в глаза.
— А кто в этом виноват, сударь? Вы насильно заставили меня выбирать между оскорблением ее и отказом от моих убеждений, в которых я воспитан.
— Убеждения! — резко сказал он. — Что такое убеждения? Я не философ, в Англии не был и не могу понять, как человек…
— Отказывается от чего-нибудь ради своих убеждений? — подхватил я. — Вам этого не понять, граф. Человек, который не стоит за своих друзей, не может постоять и за свои убеждения. Для того и другого нужно, чтобы он не был трусом.
Луи вдруг побледнел и странно взглянул на меня.
— Молчите! — невольно вскрикнул он.
По его лицу прошла судорога, словно он почувствовал мучительную боль.
Но я уже овладел собой.
— Да, трусом, — спокойно повторил я. — Вы понимаете, граф, что я хочу сказать. Или вы хотите, чтобы я вошел и повторил это перед всем собранием?
— В этом нет надобности, — промолвил он, сильно покраснев.
— Позвольте надеяться, что после собрания мы еще встретимся с вами.
Он молча поклонился. В его молчании и взгляде, брошенном на меня, было что-то обезоруживающее. Мне вдруг стало холодно. Но было уже поздно. Я ответил ему церемонным поклоном и опять решительно направился к дверям.
Но открыть их не удалось и на этот раз.
Едва я потянул ручку, чья-то рука оттолкнула меня назад с такой силой, что ручка двери отлетела и с шумом упала на пол. К удивлению моему, то был опять Луи.
Лицо его выдавало сильное возбуждение. Он крепко держал меня за плечо.
— Вы назвали меня трусом, виконт, и я не хочу откладывать этого дела ни на минуту, — сквозь зубы проговорил он. — Не угодно ли вам драться со мной? Здесь сзади дома есть сад…
Я был холоден, как лед.
— Может быть, это подействует на вас. Если вы дворянин, вы должны драться со мной, — заметил Луи. — В саду через десять минут…
— Через десять минут собрание кончится…
— Я не задержу вас так долго, — серьезно сказал он. — Идемте, сударь. Или я должен опять нанести вам удар?
— Я следую за вами, — медленно отвечал я.
III. В СОБРАНИИ
Удар и нанесенное мне оскорбление заставили меня на минуту забыть раскаяние. Но как бы ни подозревал я Луи, как бы ни сердился на то, что он стал орудием в чужих руках, все же ни один друг не удержал бы меня от появления в зале собрания таким способом. Я чувствовал, что плачу ему самой черной неблагодарностью, и раскаяние вновь охватило меня. Когда швейцар отворил было передо мной дверь на улицу, я, к величайшему изумлению Луи, повернулся и бросился назад. Не успел он вскрикнуть, как я был уже около двери в залу собрания, а через секунду переступил ее порог.
Как теперь я вижу, с каким изумлением обратились ко мне лица всех присутствовавших. Среди шума голосов и смеха я направился к своему месту и опустился на него в каком-то оцепенении, почти забыв, зачем я сюда явился.
На скамейках, где были устроены места, сидело по трое. Мое место было между одним из Гаринкуров и д'Ольнуа. Не прошло и пяти секунд, как Гаринкур встал и, обмахиваясь шляпой, направился к выходу. Вскоре д'Ольнуа последовал его примеру.
Я не сумел скрыть своего смущения. Насмешливые взгляды выводили меня из себя. Председатель наконец закончил что-то читать своим монотонным голосом. Началась перекличка.
— Граф де Конталь? — выкрикивал председатель.
— Согласен.
— Виконт де Мариньяк?
— Согласен.
Вдруг, словно эхо в пустом пространстве, прозвучало мое имя:
— Виконт де Со?
Я встал и заговорил. Голос мой сделался хриплым, словно это был голос другого человека.
— Я не согласен с решением.
Я ожидал, что произойдет взрыв ярости. Но этого не последовало. Напротив, раздался взрыв смеха, в котором ясно слышался голос де Сент-Алэ.
— Господа! — закричал я на весь зал. — Я не согласен с этим решением потому, что оно бессмысленно. Прошло время, когда оно могло бы оказать какое-нибудь действие. Вы ссылаетесь на ваши привилегии. Их время тоже прошло. Вы протестуете против единения ваших представителей с народом, но ведь они уже заседали в Версале вместе. Дело сделано. Вы дали голодной собаке кость. Неужели вы думаете, что можно отнять ее? У Франции нет денег, она накануне банкротства. Неужели вы думаете обогатить ее, поддерживая свои привилегии? Эти привилегии были даны когда-то нашим предкам, потому что они были оплотом Франции. Они на свои средства собирали людей, вооружали их и вели на бой. А теперь сражается народ, деньги дает народ, все делает народ.
Здесь я перевел дух, опять ожидая взрыва общего гнева. Но этого не случилось. Зато с площади, куда доносилось каждое мое слово, послышался гром аплодисментов. Я был ошеломлен и смолк вовсе.
Еще большее действие произвели эти аплодисменты на моих противников: все смотрели друг на друга, как бы не веря своим ушам. Потом всей залой овладел молчаливый гнев.
— Что это такое? — воскликнул наконец де Сент-Алэ, вскакивая. — Неужели король так унизил нас, что приказал сидеть нам на одной скамье с третьим сословием? Неужели тут заговор между представителями нашего круга и этой сволочью?..
— Берегитесь, окна открыты, — прервал его председатель, человек малодушный, к тому же вышедший из чиновничьей семьи.
— Что ж из того? — продолжал Сент-Алэ, обводя глазами все собрание. — Пусть народ выслушает обе стороны, а не только тех, кто, напевая ему о его правах, думает сыграть роль кромвелей и ретцев.
Добрая половина собравшихся поднялась с мест.
— Если вы намекаете на меня, маркиз, — закричал я горячо.
Сент-Алэ презрительно рассмеялся.
— С вашей подачи, виконт, — бросил он мне.