Красная лента
Шрифт:
— Тот парень, который приходил с погибшей женщиной.
— Вы абсолютно уверены?
Наташа взяла остальные фотографии и быстро проглядела их.
— Тот же тип. Это он приходил с той дамой и интересовался Дэррилом. Он здесь моложе, но сомнений нет.
Миллер посмотрел на напарника. Рос слабо улыбнулся. Теперь у них что-то было, но что?
— Вы должны найти этого парня. Вы ведь собираетесь сделать это?
— Да, мы это сделаем, — ответил Миллер. Он поднялся, собрал снимки, передал их Росу и направился к двери. — Мы скоро снова встретимся, договорились?
Наташа посмотрела ему прямо в глаза. В выражении ее лица было что-то холодное и непоколебимое.
— Я сделаю, что пообещал, — сказал Миллер. — Я найду Маккалоу. Я понимаю, что вы хотите разобраться
Наташа посмотрела на Роса.
— Он сделает то, что сказал, — подтвердил Рос.
— Так пойдите и найдите того, кого должны найти, — сказала она. — Только не забудьте, что вы мне обещали.
Миллер улыбнулся и взял Наташу за руку.
— Берегите себя, хорошо?
— Я делаю все, что могу, — ответила она, распахнула входную дверь и выпустила их на улицу.
— Чертов ребус начинает складываться в картинку, — сказал Рос, когда они подошли к машине.
— Ты уже видишь картинку целиком? — спросил Миллер.
Рос покачал головой.
— А ты?
— Кое-что есть. Черт, я не знаю! Может, вижу, а может, и нет. Мне это не нравится. — Он оглянулся на квартиру Наташи Джойс. — Что бы здесь ни происходило, мне это не нравится.
Вечереет. Все уже разошлись. Я сижу в кабинете, положив ноги на стол. И ощущаю пустоту, какой-то вакуум внутри. Вспоминаю времена, когда был студентом и они разговаривали со мной — Лоуренс Мэттьюз и Дон Карвало.
И думаю о шляпке. Чертовой шляпке, которую она носила. Вернее, о чертовом бирюзовом берете, который был на ней в тот декабрьский день, когда я увидел ее в кофейне в Ричмонде.
Десятое декабря тысяча девятьсот восьмидесятого года, среда. Холодный день. Вот и все, что я помню. Это и чертов берет.
Это было спустя пять недель после того, как Рейган и Буш дорвались до власти, победив в выборах с перевесом в десять миллионов голосов Картера и Мондейла. Картер страдал от энергетического кризиса, проблем с газовыми станциями. К этому прибавился кошмар с захватом заложников в американском посольстве в Тегеране. Республиканцы получили преимущество в палате, они собирались разобраться со всем, что демократы успели испортить или отменить. Я слушал Дона Карвало, когда он объяснял, что не имело никакого значения, какая партия была при власти в тот или иной момент истории. Компания, на которую он работал, действовала безо всяких предубеждений и предрассудков, обеспечивая порядок и стабильность.
— Дело уже больше не в политике, — сказал он.
Мы сидели в ресторанчике, стилизованном под Италию, на углу Клейн и Четвертой. Мы сидели за столиком, а справа от нас было окно до пола, выходившее на улицу. Дон сидел, задрав одну ногу на сиденье. В уголке его рта, как обычно, торчала сигарета без фильтра.
— Не в политике? — спросил я, задавая скорее риторический вопрос. — Конечно же, все дело в политике.
Дон опустил ногу на пол и, улыбаясь, наклонился ко мне.
— А здесь ты не прав, друг мой. В этом деле политика — всего лишь видимость. — Он махнул рукой в сторону Лэнгли. Мы никогда не упоминали название компании. Всегда называли контору «Там» или «У нас» или «Гостиница». Он продолжил: — Там всем плевать, кто нынче при власти. Они хотят, чтобы удовлетворялись базовые, фундаментальные потребности демократии и международной стабильности. Все дело в контроле, а не в политике. Им нет дела, если где-то какой-нибудь никудышный диктаторишка свергнет другого не менее никудышного узурпатора. Перевороты, вся эта дребедень… — Дон покачал головой и рассмеялся. — Мировое господство не нужно, Джон. И никогда не было нужно. Мы не пытаемся поработить мир. Мы просто пытаемся поддерживать статус кво, чтобы хорошие люди могли получить то, что им нужно, и сохранить
— Дон, ты же не думаешь, что я поверю в это, — сказал я.
На лице Дона появилась обычная улыбка, и он сменил тему разговора.
Я видел сквозь него, сквозь него и многих других, похожих на него людей. Я бывал в Лэнгли много раз. Мне там привили соответствующий тип мышления. Я уже почти полностью перенял их убеждения и отношение, с которыми меня познакомили на предварительных встречах.
— Там, наверху, настоящий цирк, — сказал Дон. — Не слушай тех, кто что-то декларирует и заявляет. Слушай тех, которые выражают мнение и держатся за него. Кто-то может сказать, что он знает, как все работает. Ты вряд ли можешь гарантировать, что это не так. Кто-то другой думает, что у него появилась идея, но он не уверен, он хочет посмотреть на нее с разных сторон. Именно этот парень нас интересует. Этот человек может думать, стоя ногами на земле. Ты здесь, друг мой, потому что руководство этой страны… Черт, да что я говорю? Тут дело уже не в руководстве этой страны, а в руководстве всего мира. В любом случае эта работа будет взвалена на плечи всего нескольких человек, которые умеют думать, а не отдана стаду баранов и уж точно не кучке надменных уродов, которые ничего не видят, кроме собственных пыльных догм.
Вот так Дон работал. Он сказал мне, что я хороший. Он сказал мне, что я независимый. Он заявил, что любая мысль, которая когда-либо посещала мою голову, является не чем иным, как абсолютно самостоятельной и автономной мыслью. В конце концов, чего бы я тогда ее подумал?
Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, насколько это было коварно. Первые встречи, ощущение открытости во время обсуждений. Бывало, мы виделись по два-три раза в день. Кофе, сигареты, удобные стулья, нас в комнате человек восемь-десять. Обычно с нами был Дон. И еще парень по имени Пол Трэверс, который, как я догадался, тоже был пастырем. Обычно они несли всякую чушь, рассказывали одно и то же, и все это время за нами наблюдали люди, которые сидели по ту сторону зеркал, висящих на правой стене комнаты. На каждой встрече обсуждался какой-то новый вопрос. В декабре мы обсуждали убийство Джона Леннона, американских монахинь, лишенных жизни в Сальвадоре, возвращение Хосе Наполеона Дуарте и хунты в Перу. Мы говорили о Рейгане, Картере, Буше-старшем, голодных бунтах в Ольстере, убийстве Анастасио Сомосы Дебайле [7] , чей «мерседес» подстерегла в Асунсьоне небольшая группа людей с автоматическим оружием и гранатометом. Полиция Асунсьона отчиталась о задержании нескольких человек, которых быстро отпустили при содействии властей, выразивших «радость по поводу гибели плохого человека». Обсуждение продолжалось несколько дней. Я начал было думать, что Карвало и Трэверс готовят нас как раз для этого региона. Дон говорил больше других. Он всегда был лучше знаком с историей и обстоятельствами тех событий, которые мы обсуждали. Дни шли за днями. Приезжали новые люди. Другие тихо исчезали.
7
Никарагуанский государственный деятель; официально считался 33-м и 35-м президентом Никарагуа, но фактически был диктатором с 1936 г. и до своей смерти.
— Не самый лучший материал для нас, — пояснил Дон, когда я спросил насчет тех, кто исчез.
— Не самый лучший материал? — переспросил я, удивившись тому, как он их назвал.
— Они не могут свободно мыслить. У них закрытый ум. Мы ценим способность взглянуть на проблему с обеих сторон, а если сторон больше, то и со всех существующих. Такие люди нам нужны, друг мой, побольше таких людей, как ты.