Красная лента

Эллори Роджер Джон

Попытка убийства не повредила Рейгану. Она познакомила американскую общественность с Джорджем Бушем, вице-президентом Рейгана и бывшим директором ЦРУ. Тогда мы мало что знали, но ему суждено было сыграть значительную роль в создании новой Америки, Америки восьмидесятых-девяностых годов, которую унаследует его сын, Джордж Буш-младший.

— Тот факт, что Рональда Рейгана ранили в грудь из двадцать второго калибра, — позже сказал мне Дон Карвало, — говорит нам кое-что о природе политики и политического контроля в этой стране.

Хинкли дали револьвер маленького калибра. Ему могли бы дать сорок пятый калибр, тридцать восьмой, что-то, что могло бы нанести какой-то вред, но нет же, он взял на вечеринку какую-то пукалку.

Я открыл было рот, чтобы ответить, но Дон поднял руку.

— Я расскажу тебе кое-что о секретной службе. Ты же видел этих парней, верно?

— Конечно, по телевизору. Я не знаком ни с кем из них, если ты это имеешь в виду.

— Тебе стоит пообщаться хотя бы с одним. Они роботы. Просто автоматы. — Он улыбнулся. — В просторечии их называют тараканами.

— Тараканами?

— Да, тараканами.

— Почему?

— Ты знаешь, сколько живет таракан, если ему оторвать голову? — спросил Дон.

— Минуту, может, две?

— Девять дней.

— Что?

— Девять чертовых дней. Оторви таракану голову, и он проживет девять дней. И знаешь, отчего он помрет?

— Понятия не имею.

— От голода. Он умирает от чертова голода, потому что у него нет рта. Ты можешь себе такое представить?

— Уму непостижимо.

— Вот так зовут ребят из секретной службы. Они поймают пулю за президента. Они выстрелят себе в голову, если это поможет спасти президента. Это особый тип личности, который способен так жить. Никаких отношений. Никакой дружбы, за рамками собственного подразделения, да и тогда их дружба больше похожа на рабочие отношения. Это другой мир, Джон, совершенно другой мир. Но, что бы ты ни думал о таких людях, есть в них кое-что, что важно.

Я удивленно приподнял брови.

— Вера во что-то, — сказал Дон Карвало. — Вера во что-то с такой приверженностью и отдачей, что это становится образом жизни. Вот это я ценю. Я бы так, конечно, не смог, не до такой степени, но я ценю это и уважаю.

— Не думаю, что я мог бы верить во что-то с такой силой, — сказал я. И в тот же миг понял, каким наивным выгляжу со стороны.

— Конечно, мог бы, — ответил Дон. — Если не во что-то, то в себя ты веришь наверняка. Все верят в себя.

— Может быть.

— Конечно.

И если ты хоть сколько-нибудь в себя веришь, значит, у тебя должны быть какие-то базовые представления о необходимости поддерживать ту социальную структуру, которая позволяет тебе вести твой образ жизни.

— Да, наверное.

— А для поддержания собственного образа жизни необходима решимость всячески содействовать тому, чтобы этот образ жизни не подвергался опасности от внешних угроз, даже таких, о которых ты и не подозреваешь.

— Например?

— Уголовные элементы. Приток наркотиков в наше общество. Экспансия идеологий и философий, которые расшатывают основы нашей демократии.

— Ты имеешь в виду коммунизм, верно?

— Коммунисты, радикальные социалисты, торговля героином, влияние организованной преступности на политику и правительство. То, насколько темные аспекты человеческой жизни проникают в наше общество, которое даже не подозревает об этом.

— И что ты хочешь, чтобы я делал? — спросил я.

Дон пожал плечами и беззаботно улыбнулся.

— Подумай об этом, — сказал он. — Это все, чего я хочу. Просто подумай об этом.

Так я и поступил. И думал три недели. Разговор, который у меня состоялся с Кэтрин Шеридан, произошел незадолго до этих событий — быстрой смены точки зрения после покушения на Рейгана.

То, что случилось тридцатого числа, способствовало тому, что я и Кэтрин приняли решение. И это решение предопределило нашу жизнь на следующие двадцать пять лет. Кто-то когда-то сказал, что ты не вступаешь в компанию, а женишься на ней, особенно в той части, где речь идет о «пока смерть не разлучит нас». Когда мы с Кэтрин Шеридан впервые сидели напротив друг друга в том самом ресторанчике на окраине Ричмонда, где я ее и увидел, наш разговор принял неожиданный для меня оборот.

После неизменных любезностей, которыми мы были обязаны обменяться, совсем не похожих на то, что мы на самом деле хотели сказать друг другу, она спросила, как я попал в Лэнгли.

— Профессор в университете завербовал, — ответил я. — А ты?

— Мой отец связался с этим с самого начала.

— Он служил в ЦРУ?

— Это было в его крови, — ответила она, откинулась на спинку сиденья и отодвинула чашку с кофе в сторону. — Он попал сюда в самом начале. В конце войны подался из армии в Управление стратегических служб. Оно было основано в сорок втором Рузвельтом. — Она улыбнулась и смахнула со лба непослушную прядь. — Ты знаешь, что в начале Второй мировой войны мы были единственной сверхдержавой, у которой не было своей службы разведки?