Красная лошадь на зеленых холмах
Шрифт:
Алмаз рассказал, где был, потом упомянул о рюкзаке.
— Да брось! — махнул рукой Белокуров. — Рюкзак мы тебе найдем, а пироги — черт с ними! А насчет адреса… Чего он тебе? На работу мы тебя устроим. Считай, что принят, пока по второму разряду… потом придумаем. Поехали в общагу!
— Не-ет… — краснея, уперся Алмаз на своем. — Там пироги, бабушки пекли… мама пекла…
— Ну, хорошо. Съездим на автостанцию, прямо сейчас. Найдем бабушкины пироги. Найдем!
Белокуров медленно поднимался, опираясь о расщепленный столб и рассматривая его смеющимися глазами:
— Ого! Катя плюс Вася… А смотри-ка, какой-то цыган написал… Тазыбаев Женя, цыган, приехал впервые в Набережные Баркасы двенадцатого
Они сели в рейсовый автобус и поехали. Сильно трясло, у Алмаза в нагрудном кармане рубахи стала позвякивать денежная мелочь. Чтобы не бренчало, он сунул в карман смятый платок, но грудь оттопырилась, как у девушки. Ему стало почему-то не по себе, вместе с платком он переложил монетки в брюки. В автобусе ехали смуглые, очень молодые девушки, его ровесницы. Казалось, они посмеивались над высоким нескладным мальчиком. И лицо Алмаза стало непроницаемо-злым. Но такое выражение трудно было долго удержать, через минуту-две снова глаза его чудесно блестели, разглядывая приближающиеся Красные Корабли.
Автостанция была тоже на окраине, на рыжем пустом лугу. Здесь стояли несколько длинных роскошных «Икарусов» и десяток заплатанных автобусов, похожих на зелинский. Который из них? В диспетчерской шоферов не нашли. Имя вспомнили не сразу.
— Что-то такое горючее… — бормотал Белокуров. — Динамит, карбид…
— Фарид! — воскликнул Алмаз.
Девушки в диспетчерской сказали им, что Фарид уехал на своем автобусе домой, будет утром в десять, у него рейс в Дурт-Мунчу (д. Четыре Бани). Анатолий и Алмаз посмотрели на темно-красный закат, на фоне которого чернели тысячи тонких труб, башенных кранов, стальных каркасов завода, потом забрели в буфет, который уже закрывался, съели по четыреста граммов жареной колбасы с хлебом, запили черным теплым кофе. Белокуров взбодрился, а Шагидуллина самым позорным образом потянуло в сон. Когда они ехали в центр Старого города, в Красные Корабли, он уже клевал носом, и бывший пограничник удивился:
— Как же можно после кофе спать? Подъем!
Потом они шли по какому-то очень широкому проспекту, вокруг шаркала ногами многотысячная толпа, проносились машины с малиновыми и белыми огнями, от каменной земли шел теплый дух. А дальше лифт большого здания вознес Алмаза на восьмой этаж.
У него появились новые друзья. Он жал руку Славе, жал руку дяде Косте, еще здоровался с кем-то… Потом ходили по коридору, смотрели, нет ли свободной койки, но даже койка Белокурова была занята — на ней временно спал шофер, который развелся с женой; пустую лежанку нашли в комнате где-то за лифтом, и Алмаз, стесняясь незнакомых людей, разделся под одеялом, даже не выбросив брюк на стулья.
Алмаз сквозь сон слышал все, что происходило вокруг него. Он боялся, что его новый друг будет рассказывать о лошади, но Белокуров об этом молчал, лишь посмеивался. Он много курил, потом, густо и страшно дыша табаком, лег недалеко от Алмаза на полу. Долго ворочался.
— Все. Мы дома. Все, братишка, — проговорил он в темноту.
4
Алмаз проснулся и понял: все давно ушли на работу. Соседние койки заправлены.
Он натянул одеяло на лицо. Ему было стыдно: вчера даже не поговорил со своими новыми друзьями… Проспал утро, на часах уже около восьми. Но разве Алмаз виноват, что привык в деревне рано ложиться? А они приехали вчера почти в полночь, да и день был полон впечатлениями. Еще история с лошадью…
А в окно смотрело синее сверкающее небо. Больше ничего там не было — ни деревьев
Алмаз постоял посреди комнаты, покашлял. Никто не отзывался, не шел. Наверное, хоть записка должна быть от Белокурова? Он поискал ее на столе, на тумбочках и, наконец, увидел на своем одеяле, подшитой ниткой, чтобы записка не слетела. Ох, и веселились, наверное, парни, пришивая ее! Смешон же был спящий Алмаз: между железными прутьями кровати просунуты длинные ноги, а на груди такая надпись: «Алмаз, покоритель женщин, здесь спит». И ниже, более мелким почерком: «Отд. кадров — на той стороне улицы, вверх по проспекту Гидростроителей, любой покажет. Зайдешь в синий вагончик, самый дальний, написано: «ОС». Отдашь зап. в отд. к. Евгении Александровне Быковой, оформишься — устр. в общаге, место тебе вычислили: где спал, тут и будешь жить. На авт. № 2 (или 23) приезжай на РИЗ, слева — прорабская, спр. меня, сам не найдешь. Анатолий Белокуров».
Алмаз проверил документы: паспорт, удостоверяющий, что ему нет 17, справка, что ему восемнадцать лет, комсомольский билет, фотографии — все было при себе, в правом кармане брюк. Он запер комнату, долго стоял перед железной дверью лифта, не зная, как вызвать его, пошел пешком с восьмого этажа. Внизу спросил у вахтера:
— Ключ вам отдают? Я буду жить в этой комнате наверху.
Старуха в пестром жакете, усатенькая, быстрая, раздраженно забрала у незнакомого юноши ключ, окинула его взглядом и неожиданно подобрела:
— Ишь, вырос! Сможешь птичек ловить рукой из окна…
— Каких птичек? — удивился Алмаз.
Старухи, сидевшие рядом с вахтершей, запереглядывались, засмеялись.
— Иди, иди, сынок! Она скажет, бесстыдница… Иди и не слушай.
Алмаз ничего не понял, но уловил что-то неприятное, опустил голову и выбежал на улицу, стараясь руками слишком не размахивать.
Перед ним лежал широченный проспект Мусы Джалиля. Вдоль домов были посажены тонкие деревца — половина без листьев, к домам везли и ссыпали чернозем, варилась смола в котлах, две машины с подъемниками вешали красный лозунг…
Какие высокие дома! А в Белых Кораблях, в Новом городе, говорят, еще выше — этажей по двадцать дома! Наверное, в сильный ветер, как лес, шатаются… наверное, чай пить невозможно — расплескивается, только мед держится на блюдечках…
Алмаз шел и оглядывался, за ним не оставалось следов. Асфальт — глаже зеркала. Если зверь из леса пройдет, его по следам и не сыщешь.
А машин сколько! Автобусы большие и маленькие — курносые, грузовые ЗИСы и ГАЗы, самосвалы, КрАЗы, самые разные легковые: «Жигули», «Москвичи», «Волги», «Чайки», «Запорожцы» старого и нового выпуска… Идут друг за дружкой, синим дымом истекают, на первой скорости, на тормозах. Алмаз разбирается в автомашинах — весь год ходил в автокружок, заработал любительские права… Визг, шелест шин, рев, дым, дрожание земли. Кто же это идет на них? Груженые КрАЗы и самосвалы — это понятно. А на пустых грузовых и в легковушках кто? Начальство, наверное. Старик Каландаров говорил, что его сыновья купили машины. Наверное, на работу ездят на своих. А вот идет поливальная машина. Она идет, как туча, а шофер — как космонавт над тучей! И сразу стало дышать свежо.