Красная Орхидея
Шрифт:
— Я не могу говорить за них, — сказала она, глянув на часы.
— Разве? Вы же их мать, и они почти все свободное время проводят с вами.
— Да, проводят.
— А ваш бывший муж также здесь проводит время с вами?
— Нет.
— Но он по-прежнему вам очень нравится?
— Да, это так.
— И вам нравится его сын — ваш пасынок Эдвард.
— Да. В самом деле, почему вы задаете мне эти нелепые вопросы? Я не знаю этих несчастных девушек, которых, как вы говорите, убили, и я ничем не могу вам помочь.
— Извините, если это выглядит именно так.
Анна кашлянула, и они оба удивленно повернулись к ней, будто успели забыть о ее существовании.
— Могу я воспользоваться вашей ванной?
Доминика поднялась и прошла к дверям. Открыла одну створку и, звякнув браслетом, указала в коридор:
— Первая дверь слева.
— Благодарю.
Анна закрыла за собой дверь. Ей вовсе не надо было в ванную — она рассчитывала поговорить наедине с домработницей Даниэллой, которая, несомненно, подслушивала за дверью. Тревис постояла в громадной прихожей, пытаясь определить, где находится кухня, когда услышала звон тарелок из-за двери в дальнем конце коридора. Она легонько постучала в эту дверь и открыла ее. Загружавшая посудомоечную машину домработница, вздрогнув, повернулась.
— Могу я с вами немножко поговорить?
Даниэлла прошла к буфету и вынула несколько стаканов. Потом закрыла буфет, вернулась к посудомойке.
— Вы говорите по-английски?
Даниэлла взяла несколько тарелок и аккуратно поставила их в машину. Не глядя на Анну, она продолжала сновать туда-сюда возле посудомойки. Анна спросила, не глухая ли она. Спросила опять, понимает ли та по-английски, и наконец получила ответ:
— Я не могу с вами разговаривать. Пожалуйста, извините. Спасибо.
— Это очень важно. Мне крайне необходимо задать вам несколько вопросов.
— Нет, прошу вас.
— Это касается Эмили и Джастин. Они ведь тут много времени проводят?
Даниэлла кивнула и села:
— Я люблю их как своих детей. Я люблю их… — Заплакав, она наклонила голову, вытянула из кармана фартука платочек. — Я знаю, почему вы здесь. С Эмили все в порядке?
Ленгтон закурил очередную сигарету и покосился на Доминику. Дымок тянулся к вентиляционным отверстиям. Он оценивающе оглядел комнату и снова сосредоточил взгляд на хозяйке. Та стояла напротив, возле искусственного камина, опираясь локтем на белую мраморную каминную полку.
— А он не очень-то хорошо о вас отзывался.
— Прошу прощения?
— Ваш бывший муж отзывался о вас как об алчной разорительнице. Он предполагал, что вы будете давить на него, чтобы он платил больше алиментов.
Она подняла брови, но ничего не ответила, а выразительно посмотрела на часы.
— Так он согласился выплачивать вам большую сумму?
Она поджала губы:
— Вы не смеете задавать мне столь личные вопросы. Я бы попросила вас уйти.
— Я очень легко могу это проверить, миссис Виккенгем. В недавнее время бывший муж увеличил вам выплаты?
— Нет.
— Но вы ожидаете, что вам заплатят за то, что вы такая безупречная и заботливая экс-супруга?
— Довольно!
Доминика прошагала к закрытым дверям. Только она потянулась к дверной ручке, как вошла Анна:
— Извините.
— Вы уже уходите, — холодно сказала хозяйка, с отвращением глядя, как Ленгтон гасит сигарету и встает с кресла.
— Да. Благодарю вас, миссис Виккенгем, что уделили нам время. О! Еще кое-что. Чем вы занимались до замужества?
Она прищурилась и пожала плечами, улыбнувшись:
— Зачем, скажите на милость, вам это знать?
Рассмеявшись, Ленгтон нагнулся к ней и взял ее за руку:
— Мне просто хотелось услышать, что вы ответите. Я прекрасно все знаю, но вы так прелестно врете, мадам.
Она отдернула руку, захлопнула дверь и побагровела, выпучив глаза:
— Мало того что вы осмелились явиться сюда и задавать мне гадкие, оскорбительные вопросы о моей семье, так теперь еще и обвиняете меня во лжи!
— Вы же были стриптизершей.
Анна думала, Доминика отвесит Ленгтону пощечину, но та сдержала ярость, сжав ладони в кулаки.
— У кого вы разнюхали обо мне? — прорычала она.
— Это было вовсе не трудно. На вас есть полицейское досье, мадам. Вы по-прежнему состоите на учете в полиции Марселя. Я уж не в курсе, знает ли или, точнее, знал ли ваш муж о вашем достаточно богатом прошлом.
— Мой муж знал обо мне все!
— Он нанимал вас — ведь так вы познакомились? Я знаю, у него было пристрастие к совсем юным проституткам. И я подозреваю, он не мог удержаться, чтобы не облапать собственную дочь.
Ее лицо побелело от ярости.
— Убирайтесь. Убирайтесь прочь! — Тяжело дыша, Доминика с такой силой толкнула дверь, что та впечаталась в девственно-белую стену.
Ленгтон кивком велел Анне первой выйти в прихожую. Он прошел мимо трясущейся от бешенства Доминики так близко, что едва не коснулся ее.
— Должно быть, он вам с лихвой заплатил, — сказал он тихо.
Она крикнула домработницу, но пожилая женщина не отозвалась. Доминика указала на входную дверь:
— Уходите. Уходите, прошу вас!
Однако Анна подозревала, что Ленгтон еще не закончил: глаза у него характерно блеснули. Он дошел до входной двери и уже готов был повернуть ручку и выйти, но вдруг задержался и, вместо того чтобы защелкнуть, открыл портфель. Через мгновение он нашел нужный снимок — фото расчлененной Луизы Пеннел из морга.
— Взгляните, миссис Виккенгем: это Красная Орхидея.
Доминика отвела глаза.
— Посмотрите на это.
— Вы издеваетесь надо мной?