Красная перчатка
Шрифт:
— Да что ты говоришь? — ухмыляясь, сказал фокусник. — А это что у тебя?
Он засунул руку за пазуху своего оппонента и, к дикому изумлению не только бедного бретонца, но и обступивших их горожан, вытащил оттуда… небольшую курицу! Она сонно похлопала веками, а затем вдруг начала кудахтать и вырываться.
— Держи свое сокровище, — сказал Франсуа, отдавая курицу крестьянину. — Это твой «шездор». И больше не обманывай добрых людей. Иди, иди отсюда… — Он развернул его кругом и подтолкнул в спину.
Потерявший способность хоть что-либо соображать, бретонец исчез в толпе, а люди вокруг штукаря снова начали хохотать — сначала неуверенно, робко, а затем, когда до них дошло, что они стали свидетелями блестящего фокуса, раздались аплодисменты и смех, заглушившие звук труб, вызывающих на ристалище первого поединщика.
Все тут же забыли о фокуснике и обратили взоры на рыцарей, готовых к сражению.
— Да-а… — протянул пораженный Рейнмар, у которого даже головная боль прошла. — Славная штука получилась.
— Еще бы, — ответил довольный Франсуа. — И стоила она мне всего лишь денье. Теперь на мои выступления в Эннебоне будут приходить целые толпы. А значит, на хлеб насущный я что-нибудь да соберу. Что касается монеты и курицы… будем считать это подачкой нищему во славу-у Го-оспода на-ашего-о! — последние слова он пропел словно клирик.
— Но ведь курица стоит гораздо дороже, — заметил Рейнмар. — Тем более сейчас, когда в Эннебоне полно приезжих.
— Да. Но я спер ее у рыночного торговца по дороге сюда. Каюсь, каюсь, пришлось прибегнуть к фокусу! Но для доброй шутки все средства хороши. Да простит меня Всевышний… — Франсуа с наигранно покаянным видом поднял глаза к небу, сложив ладони лодочкой.
Рейнмар глянул на него с подозрением и спросил:
— Уж не безбожник ли вы, мсье?
— Это для вас так важно, герр Рейнмар? — не без иронии ответил вопросом на вопрос Франсуа.
— Отнюдь. Просто близкое общение с человеком, продавшим душу нечистому, добавляет перца в кровь… и в мои произведения.
— Разве добрая шутка обозначает то, о чем вы сказали? А я и не догадывался, что вы ханжа, милостивый сударь. Мне довелось слушать вчера ваши шпрухи [43] — они не только великолепны по стилю, но мне показалось, что от них явно попахивает не только перцем, но и серой.
43
Шпрух — жанр немецкой средневековой поэзии; короткие басни, поговорки, загадки, заключающие в назидательной форме жизненную мудрость.
Приятели обменялись понимающими взглядами и весело рассмеялись. Впрочем, на них никто не обратил внимания, потому что в это время мессир Арно де Бомануар выбил из седла сеньора де Тарсе — рыцаря из Фландрии. Народ закричал, дамы захлопали в ладоши, герцог милостиво кивнул головой мессиру, и он вернулся к своему шатру, чтобы сменить копье, потому что в руках у него остался лишь короткий огрызок. Зато оруженосцу сеньора де Тарсе и его слугам пришлось изрядно потрудиться, потому что их господин был тяжелый, как буйвол, и по причине падения не мог идти самостоятельно.
— Да-а, перевелись нынче рыцари… — не без задней мысли протянул жонглер.
— Вы о чем? — остро взглянул на него Рейнмар, ожидая какого-нибудь подвоха или шутки.
Француз и вчера устроил в таверне веселый переполох, который едва не закончился полноценной дракой с ножами и дубьем. Он весьма изобретательно пошутил над каким-то англичанином, но тот не понял шутки и полез в драку. Хорошо, компаньоны английского эсквайра были еще недостаточно пьяны для больших глупостей и вовремя придержали его.
— Разве можно сравнить старые времена и нынешние? — с серьезным, и даже печальным, видом сказал Франсуа. — Кто из современных рыцарей способен на действительно тяжкий обет? Например, не надевать панцирь, когда нужно ложиться в постель к возлюбленной, не пить вино по субботам, садиться за стол только после того, как вымыты руки, и носить власяницу раз в месяц — вот уж поистине тяжелейшие испытания!
— Или, к примеру, каждое воскресенье надевать на левую ногу цепь, подобную тем, что носят пленники, только золотую, пока не отыщешь десять достойных противников, желающих сразиться с тобой в пешем бою до последнего вздоха, — подхватил Рейнмар.
— Именно так, мой друг! Да-а, были когда-то люди… Престарелый шевалье де ля Тур Ландри в поучение рассказывал своим дочерям об Ордене Влюбленных — ордене благородных рыцарей и дам, существовавшем во времена его юности в Пуату и некоторых других местах. В Ордене действовали потрясающие обеты. Например, летом рыцари, кутаясь в шубы и меховые накидки, должны были греться у зажженных каминов, а зимою не надевать ничего, кроме обычного платья без меха. Но больше всего мне понравилось правило, требующее от супруга, к которому рыцарь этого Ордена заявится в гости, тотчас же предоставить в его распоряжение дом и жену, отправившись, в свою очередь, к жене хозяина; если же хозяин этого не сделает, то он тем самым навлечет на себя величайший позор. Главное: обет нужно было принести во время пира и поклясться фазаном, поданным к столу, а затем его съесть.
— Правило, касающееся обмена женами, мне очень по душе, — со смехом сказал Рейнмар. — Но должен с вами не согласиться, милейший друг: как раз современная Бретонь тоже может похвалиться рыцарем, для которого обет — не пустой звук.
— Видимо, я сильно отстал от жизни в своих странствиях. Позвольте полюбопытствовать: кто это?
— Мессир Бертран дю Геклен. Когда некий рыцарь вызвал его на поединок, мсье Бертран объявил, что встретится с ним лишь после того, как съест три миски винной похлебки во имя Пресвятой Троицы. Видите ли, он дал такой обет. И нужно сказать, что похлебка пошла ему на пользу — противник был повержен.
— Древние римляне говорили: «Истина в вине». Ваш пример наводит на мысль, что не только истину можно найти в кубке доброго вина или в миске винной похлебки, но и силу для очередного рыцарского подвига. Вчера у нас был такой момент, но мы бездарно его упустили, согласившись на мировую с англичанином и его друзьями.
— Не мы, а вы, мсье Франсуа.
— И знаете, сегодня я об этом почему-то совсем не жалею, — ухмыльнулся Франсуа. — Тот англичанин здоров, как боевой жеребец. Убить его мне не позволяли принципы, а быть побитым мешали ребра, которые до сих пор болят после одной пирушки полугодичной давности, — Рейнмар коротко хохотнул.