Красная площадь
Шрифт:
Кабинет находился на десятом этаже. С востока на запад неслись рваные облака. Заводские трубы, однако, не дымили – из Свердловска, Риги и Минска не подвезли комплектующих.
– Для каких сделок зарегистрирован «ТрансКом»?
– Для ввоза предметов отдыха и развлечений. Его поддерживает Ленинградский райком комсомола… Думаю, это боксерские перчатки или что-нибудь вроде того.
– Игральные автоматы?
– Возможно.
– В обмен на что?
– На персонал.
– На людей?
– Думаю, что да.
– Кто же требуется? Боксеры-олимпийцы, ядерные физики?
– Гиды.
– Для какой страны?
– Для Германии.
– Германия нуждается в советских гидах?
– Возможно.
Аркадию
– У «ТрансКома» были служащие?
– Двое, – чиновник просмотрел лежавшее перед ним дело. – Должностей много, но занимали их всего два человека: Рудольф Абрамович Розен, советский гражданин, и Борис Бенц, житель Мюнхена. Адрес «ТрансКома» записан на имя Розена. Возможно любое число вкладчиков, но они не названы. Извините, – он прикрыл папку газетой «Правда».
– У министерства есть фамилии гидов?
Чиновник сложил газету пополам, потом еще раз пополам.
– Нет. Знаете, как бывает? Приходят зарегистрировать предприятие по импорту пенициллина, а потом узнаешь, что они ввозят кеды или строят гостиницы. Поскольку для свободного рынка существуют условия, все это становится похожим на увлажнение почвы.
– И что же вы будете делать, когда капитализм достигнет полного расцвета?
– Что-нибудь придумаю.
– Вы изобретательны?
– Конечно, – он вытащил из стола моток шпагата, откусил примерно с метр и положил вместе с «Правдой» в карман пиджака. – Я провожу вас. У меня обед, – чиновники обедали бутербродами с маслом и колбасой, которые они приносили из буфета. Пиджак на сотруднике Министерства внешней торговли болтался, как на вешалке, карманы пообвисли и засалились.
За Ваганьковским кладбищем ухаживали с любовью, но небрежно. Под липами, березами и дубами лежало толстое покрывало из неубранных мокрых листьев, тропинки заросли одуванчиками. Воздух был напоен запахом растительности. Многие из памятников представляли собой высеченные из гранита и черного мрамора бюсты верных последователей дела партии: композиторов, ученых, писателей – приверженцев социалистического реализма. Насупленные брови, повелительный взгляд. Души поскромнее были представлены прикрепленными к надгробным плитам фотографиями. Из-за того что могилы находились за железными оградами, казалось, что лица на памятниках глядят сквозь прутья птичьих клеток. Правда, не все. Первая от ворот могила без ограды принадлежала певцу и актеру Владимиру Высоцкому. Она была буквально завалена омытыми дождем маргаритками и розами. Вокруг раздавалось неумолчное гудение шмелей.
Аркадий догнал похоронную процессию на середине центральной аллеи. За курсантами, несущими звезду из красных роз и подушечки с орденами и медалями, следовала тележка с гробом. За ним – около десятка волочащих ноги генералов в темно-зеленой форме и белых перчатках, два музыканта с трубами и два с помятыми тубами, исполнявшие траурный марш из сонаты Шопена.
Белов шел сзади в гражданской одежде. При виде Аркадия его лицо прояснилось.
– Знал, что придешь, – он с чувством пожал Аркадию руку. – Конечно, неудобно было не прийти. Видел сегодняшнюю «Правду»?
– Видел: брали завернуть продукты.
– Я подумал, что тебе пригодится, – он передал Аркадию статью, аккуратно, видимо, с помощью линейки, вырванную из газеты.
Аркадий остановился прочесть некролог. «Генерал армии Кирилл Ильич Ренко, видный советский военачальник…» Текст был длинный, и он читал, пропуская отдельные места: «…окончил Военную академию имени М.В.Фрунзе. Блестящей страницей в биографии К.И.Ренко являются
Белов прикрепил к пиджаку Аркадия значок с помятыми ленточками. Жесткий ежик его волос сильно поредел, в воротник упирался плохо выбритый подбородок.
– Спасибо, – сказал Аркадий, убирая некролог в карман.
– Письмо читал? – спросил Белов.
– Нет еще.
– Отец говорил, что оно все объяснит.
– Представляю, что это за послание, – сказал Аркадий, подумав про себя, что тут нужно не письмо, а толстый том в кожаном переплете.
Генералы шли нестройным шагом. У Аркадия не было желания догонять их.
– Борис Сергеевич, помнишь такого чеченца, Махмуда Хасбулатова?
– Хасбулатова? – Белов с трудом переключился на другую тему.
– Махмуд утверждает, что служил в трех армиях: белой, красной и немецкой. По документам ему восемьдесят лет. Так что в 1920 году, во время гражданской войны, он был десятилетним мальчишкой.
– Ну и что? И у белых и у красных воевало много детей. Страшное было время.
– Где-то в тридцатые – в начале сороковых годов Махмуд служил в Красной Армии.
– Так или иначе служили все.
– Интересно, не был ли отец в феврале 1944 года в Чеченском военном округе?
– Нет, нет, мы шли на Варшаву. Чеченская операция полностью проводилась тыловыми войсками.
– Вряд ли достойна внимания Героя Советского Союза?
– Не стоила и секунды его времени, – подтвердил Белов.
«Поразительно, – подумал Аркадий, – как некоторые люди полностью отходят от дел». Белов ушел из прокуратуры совсем недавно, и теперь, когда Аркадий спрашивает его о главаре чеченской мафии, он ничего не помнит о нем, словно речь идет о событиях сорокалетней давности.
Они молча пошли дальше. Аркадию почудилось, что за ним наблюдают. В мраморе и бронзе возвышались над своими могилами мертвецы. На белом постаменте, как во сне, кружилась балерина. С компасом в руке задумался путешественник. На фоне облаков пилот снимал с лица защитные очки. Каменные лица смотрели хмуро и безрадостно, выражая беспокойство и покой одновременно.
– Само собой, в закрытом гробу, – пробормотал про себя Белов.
Внимание Аркадия отвлекла двигавшаяся по параллельной аллее другая, более длинная процессия. Она следовала за уже пустой тележкой. В оркестре было побольше труб и туб. Среди участников похорон попадались знакомые лица. Вдову с обеих сторон поддерживали генерал Пенягин и прокурор города Родионов. У обоих на рукавах были черные повязки. Аркадий вспомнил, что на днях умер предшественник Пенягина по угрозыску. За Пенягиным и Родионовым медленно шли офицеры милиции, партийные работники и родственники. На лицах застыло выражение скуки и печали. Никто из них не заметил Аркадия.