Красная площадь
Шрифт:
– Да, похоже, что иначе действительно нельзя. Хорошо, записывайте. Пленки лежат на «Мосфильме», в подвалах фильмохранилища. 693-й стеллаж, коробка номер 8209. На коробке написано: «Фонограмма к фильму "Чайковский"», но «Чайковского» там нет, там Брежнев.
Я открыл портфель и достал телефонную книгу Москвы. На 306 странице была длинная колонка телефонов киностудии «Мосфильм». В самом конце этой колонки, на 38 строке, было написано «Фильмохранилище», и тут же стоял телефон. Но телефон был мне не нужен. Я выписал в блокнот номер страницы и номер этой строки и подошел к телефону-автомату, набрал номер,
Его громкий, окающий говорок ударил мне в ухо:
– Ну, как дела? Как там Западная Европа? Все жиреют, подлецы?
– Записывайте, - сказал я сухо.
– Страница 306, строка 38. Записали? Дальше: 692-й стеллаж, коробка № 8209.
– Слушай, Шамраев, - сказал Трутков, - а ты не можешь теперь послать эту жидовку подальше и вернуться? Чтоб этого грузина ей не отдавать. А?
– Не могу, - сказал я.
– Их тут восемь человек, они держат меня под пистолетом.
Он молчал. Похоже, взвешивал, что они потеряют, если меня тут действительно прикончат.
– Имей в виду, полковник, - сказал я.
– Если Гиви не выйдет, у меня будет только один путь выжить - рассказать здесь журналистам все, что я знаю. Ни Брежнев, ни Устинов тебе этого не простят.
– Я понял, - сказал он хрипло.
– Ладно, придется отдать ей этого грузина, хрен с ним! Сейчас передаю шифровку в Москву. Диктуй мне номер телефона, с которого ты звонишь.
Я прочел на телефонном диске многозначный номер и продиктовал ему.
– Ладно, - сказал он.
– Жди звонка.
Рядом с Арбатской площадью, в тяжелом каменном доме Генерального штаба Советской Армии, в шифровальном отделе приняли берлинскую шифровку и вручили ее сидевшему в вестибюле Валентину Пшеничному. Валентин открыл телефонный справочник Москвы, нашел 306-ю страницу и вышел из Генштаба. У каменных ступеней его ждала «Чайка» Жарова. Сам генерал-майор Жаров устало спал на заднем сиденье. Пшеничный открыл дверцу машины и разбудил генерала. Через восемь минут правительственная «Чайка» въезжала на территорию киностудии «Мосфильм». Перепуганный начальник ведомственной охраны студии показал, где находится фильмохранилище - в самой глубине мосфильмовского двора, за площадкой натурных съемок, где как раз в это время знаменитый режиссер Сергей Бондарчук, лауреат Ленинской премии и кандидат в члены ЦК КПСС, снимал очередную массовую сцену к новому суперколоссу «Десять дней, которые потрясли мир». Бондарчук сидел на операторском кране вмеcте с оператором, парил над массовкой. Кремлевская «Чайка» врезалась в кадр, двигаясь прямо на крохотный бутафорский броневик, с которого загримированный под Ленина актер Каюров, картавя, произносил пламенную ленинскую речь. Знаменитая ленинская кепка была зажата в его простертой руке.
– Стоп!
– закричал в мегафон Бондарчук.
– Откуда машина?! Убрать!!!
– Пошел на х… - небрежно проворчал в «Чайке» генерал-майор Жаров. И приказал водителю: - Езжай!
Прервав пламенную речь вождя всемирной революции, кремлевская «Чайка» пересекла площадку натурной съемки и подъехала к двухэтажному длинному серому зданию фильмохранилища. Там, в огромных залах с особым увлажненным
– Вы хотите послушать музыку к «Чайковскому»?
– удивленно спросил у генерала Жарова заведующий фильмохранилищем Матвей Аронович Кац.
– Да, хочу.
Матвей Аронович взял из яуфа пленки и заправил первую бобину на тяжелом стационарном звукостоле. Нажал кнопку воспроизведения звука. Вместо музыки Чайковского динамики отозвались глуховатой затрудненной речью, голосом Леонида Ильича Брежнева.
– Выключай!
– приказал Кацу Жаров.
– Эти пленки я забираю.
– Подождите!
– сказал изумленный Кац.
– В этой коробке должны быть пленки с музыкой Чайковского…
Мы стояли с Аней Финштейн напротив пропускного пункта «Чарли». Между нами и железными воротами в Берлинской стене были только американские офицеры, белая линия нейтральной полосы и березовая аллея, которая тянется вдоль западной стороны Берлинской стены. Аня напряженно всматривалась в глухие железные ворота. «Фольксваген» с ее друзьями стоял у нас за спиной.
Наконец железные ворота открылись и Гиви Мингадзе вышел из них осторожной, напряженной походкой.
– Гиви!
– крикнула ему Аня.
Он резко повернул голову в нашу сторону - закатное солнце било ему в глаза. Американский офицер подошел к нему, протянул руку за его паспортом, мельком заглянул в него и тут же вернул, сказал, как и мне несколько часов назад:
– Велкам ту тзе вест.
Я смотрел, как они бежали друг другу навстречу - Аня и Гиви. Алые израильские тюльпаны выпали у Ани из рук и упали на мостовую, на белую нейтральную полосу. Я усмехнулся - вспомнил нашу популярную песню «А на нейтральной полосе цветы необычайной красоты…» На этой полосе они стояли, обнявшись, - Аня и Гиви. Потом они подошли ко мне вдвоем, и Аня сказала:
– Спасибо. Сегодня ночью мы улетаем в Израиль. Может быть, и вы с нами? А? Решайтесь? У нас там совсем тепло - уже тюльпаны цветут…
В ее глазах снова были отсветы жарких песков, знойного солнца и теплого южного моря. Я покачал головой:
– К сожалению, я не могу, - и кивнул за Берлинскую стену.
– У меня там сын…
Эпилог
Срочно Секретно
Военной спецсвязью
ПРЕДСЕДАТЕЛЮ СОВЕТА ОБОРОНЫ СССР маршалу Советского Союза товарищу Леониду Ильичу БРЕЖНЕВУ
МИНИСТРУ ОБОРОНЫ СССР маршалу Советского Союза товарищу Дмитрию Федоровичу УСТИНОВУ
Донесение о выполнении боевого задания № С371 от 27 января 1982 г.
По Вашему приказу сегодня, 27 января 1982 года, в 15 часов 19 минут в Восточном Берлине, на Фридрихштрассе, вблизи контрольно-пропускного пункта «Чарли» погиб в автопроисшествии присланный по Вашему распоряжению в Берлин следователь по особо важным делам при Генеральном Прокуроре СССР старший советник юстиции тов. ШАМРАЕВ Игорь Иосифович.