Красная роса (сборник)
Шрифт:
беспомощным, беззащитным. Такое уже когда-то было в его жизни. Пошла мама на дальний
огород, а он дома заигрался, бросился ее искать; побежал на леваду — и покатился между
травами и кустами клубочком, затерялся, заблудился. И поднял невероятный крик, даже на
дальнем огороде мама услышала; пока добежала, Ванько посинел от отчаяния.
Повеял ветерок за спиной, легонько скрипнула дверь. Не оглянулся, по шагам узнал
Кармен, по дыханию почувствовал беспокойную
из груди вырвался стон. Девушка положила руку ему на голову, пальцы ее утонули в
растрепанных волосах.
— Не надо, Иванко… — А у самой слезы в голосе.
— Ма-а-ма… моя мама…
— Мы ее не поднимем, — заговорила девушка, и ему сразу же стало не по себе от этих сухих
слов. Как она могла, пакостная девчонка, так легко, так просто бросать такие банальные, такие
казенные слова?
— Прощайся, Иванко… Надо идти…
Нет, она несносна, эта Ярчучкина девка, она смеет говорить ему такое; наверное, думает,
что он оставит свою маму, что он в состоянии теперь куда-то идти.
— Иди прочь, бессовестная, — зло бросил он.
— Иванко, в городе немцы.
— Что? — вскочил Ткачик на ноги, вмиг забыв о горе.
— Они уже здесь… Сначала мотоциклы. Затем танки… машины… Такой грохот…
Он растерянно и испуганно смотрел на девушку.
— Тебе, Иванко, надо немедленно… Они шныряют по улицам.
— Но… — с ужасом посмотрел на молчавшую мать.
— Я тебя проведу… спрячу.
Ткачик понял, что это единственный выход из его положения. Вмиг оказался у двери,
схватил карабин, дослал патрон в патронник.
— Буду отстреливаться…
— Опомнись! — ужаснулась девушка. — Погибнешь… и не один…
В самом деле, ничего глупее нельзя было придумать — открыть стрельбу из карабина по
танкам.
Кармен властно тянула его за руку, торопила, а он покорно, как ребенок, шел за ней.
Нырнули в аллею сирени, ведущую к старому дому с полуразрушенным мезонином, не дойдя
до дома, свернули направо и, как белки, запетляли между деревьями. Когда углубились в
старый-старый панский парк, в последние годы расчищенный и засаженный молодыми
деревьями, Кармен сбавила ход.
— Зайдем через огород… Прямо из парка. Спартака Рыдаева помнишь?
Спартака Рыдаева Ткачик знал. Девять классов закончил хлопец, недавно принимали его в
комсомол на бюро райкома. Такой хлопец не мог не запомниться. У него необычная биография,
он чем-то отличается от всей школьной братии.
— А тебе он кто? — поинтересовался Ванько.
— Вот тебе и на! Наши матери — родня.
— Ну и что?
— Спартак все ходы-выходы знает. Спрячет лучше, чем кто
Остановились возле старой ограды. Кармен уверенно приоткрыла раздвижные штакетины,
Ваньку велела затаиться, а сама прошмыгнула в отверстие.
Ткачик замер у ограды, вслушался в утренние звуки, доносившиеся издали, из центра
поселка, и только теперь почувствовал, как бьет его лихорадка. Руки дергаются, зубы стучат,
тошнит…
Кармен как неожиданно нырнула, так и вынырнула из дощатого отверстия. Чуть не застрял
в дыре головастый крепкий Спартак, великан с лицом ребенка, с ясными доверчивыми глазами.
— В самом деле… — протянул он. — Здравствуй, секретарь. А я не поверил… Бывало, Кармен
разыгрывала меня, как маленького… — Теперь видишь?
— Ну, теперь…
— Поэтому и не задерживайтесь, ребята.
Кармен поймала руку Ванька, заглянула в глаза.
— Счастливо, Иванко. Не беспокойся… А маму твою похороним…
VIII
Сцапали Качуренко враги, как пить дать сцапали.
Он сомкнул отекшие веки, тряхнул тяжелой головой, прогоняя страшное видение.
— Подъем, пан голова, подъем!
Как рукой сняло сон. Порывисто сел на диване, рука машинально потянулась к пистолету.
Но… его новенький, только за два дня до этого пристрелянный «ТТ» был уже в чужих руках. Эти
руки, холеные, с дорогими перстнями на толстых розовых пальцах, жонглировали личным
оружием Качуренко.
Он взглядом исподлобья обвел хату. Молча, брезгливо морщась, чужаки перебирали
разбросанную по полу одежду Аглаи, своим поступком выведшей его из равновесия, предавшей
его. И вот результат. Он попал в руки врага.
Приступ ярости как внезапно накатился, так и моментально схлынул. Настороженно
осмотрелся, оценил обстановку — что тут было делать?
Чужак с какими-то странными погонами, не в офицерской фуражке, а в сплющенном
пирожке, играл пистолетом Качуренко.
— Что вам нужно? — сдавленно прохрипел Качуренко.
— Не ждали, Андрей Гаврилович? — произнес тот. — А мы тут как тут…
Качуренко пришел в себя окончательно, понял, что для него война кончена, по-глупому
проиграна. Вспомнил товарищей. Пожалел, что не поехал с ними. Дался ему этот список. Надо
было забежать на минутку, разыскать, сжечь, да и конец всему.
Он смотрел в пол, лохматил рукой растрепанные, уже седеющие волосы, лихорадочно
думал.
Вспомнились далекие времена, гражданская война. Ему двадцати еще не было, в стороне от
всех событий стоял, оберегал его крестный как зеницу ока. Даровой работник нужен был в