Красная рука
Шрифт:
— Не могу полностью разделить вашу уверенность, — сказал Филиппс, — но, похоже, все это вас слишком увлекло. И что вы собираетесь предпринять?
— Мой дорогой Филиппс, — ответил Дайсон, взяв более легкомысленный тон, — боюсь, мне придется несколько спуститься по социальной лестнице. Я собираюсь посетить ростовщиков; не обойду своим вниманием и трактирщиков. Так что придется привыкать к дешевому пиву, а махорку я, к счастью, и так люблю.
В течение многих дней после этого разговора Дайсон упорно придерживался той линии расследования, которую для себя выработал. Жгучее любопытство и врожденный интерес к разным загадкам были достаточно мощным стимулом; в случае же, связанном со смертью сэра Томаса Вивьена (Дайсон пока не решался с полным основанием назвать конец несчастного «убийством»), присутствовало нечто из ряда вон выходящее. Красная рука на стене, кремниевый нож, которым нанесли смертельный удар, сходство необычного почерка в пресловутом письме и того, к которому с фанатичным упрямством прибегал доктор, делая для себя разные пустячные записи, — эти отдельные пестрые нити сплетались в его сознании в странную и причудливую картину, где задавали тон некие страшные, но плохо различимые фигуры, вроде великанов на старинных гобеленах. Дайсон считал, что у него есть ключ к таинственной записке, и в поисках исчезнувших «черных небес» он с завидным постоянством посещал переулки и мрачные улицы центрального Лондона, примелькавшись в конторках ростовщиков и став завсегдатаем грязных пивнушек.
Дайсону долго не везло, и он трепетал при мысли, что «черные небеса» могут находиться в уединенном Пекеме или в отдаленном Уиллсдене, но тут на помощь ему подоспел как раз тот невероятный случай, которого он так долго ждал. Был сумрачный дождливый вечер, резкие порывы ветра напоминали о приближающейся зиме; Дайсон, слонявшийся по узкой улочке неподалеку от Грейс-Инн-роуд, зашел погреться в грязную забегаловку, заказал кружку пива и на какое-то время отключился от угнетавших его мыслей, сосредоточившись на завывании ветра за окном и на шуме дождя в ночи. В баре сидели обычные клиенты: неряшливо одетые женщины и мужчины в лоснящейся и потертой темной одежде; одни с таинственным видом перешептывались между собой, другое вели ожесточенные бесконечные споры; были и такие, что робко держались в стороне, с наслаждением смакуя в одиночку дешевое спиртное с сильным и отвратительным запахом. Дайсон только изумлялся, как можно получать удовольствие, проводя время в таком месте. Но тут события припали новый, неожиданный поворот, целиком захвативший его внимание. Раздвижные двери вдруг резко разошлись в стороны, и в помещение вошла женщина средних лет; она нетвердой походкой направилась к бару, а добравшись до стойки, судорожно вцепилась в обитый железом край, словно оказалась на палубе в сильный шторм. Дайсон, взглянув на нее, отметил, что внешне она отличается в лучшую сторону от прочих представительниц ее класса; на ней было вполне приличное черное платье, в руке — слегка выцветшая кожаная сумка того же цвета. Женщина была изрядно пьяна. Покачиваясь, она стояла у стойки и было видно, что удерживать равновесие ей стоит большого труда. С неодобрением поглядывающий в ее сторону бармен отрицательно покачал головой, когда она хриплым голосом потребовала выпивку. За считанные секунды женщина превратилась в фурию, глаза ее налились кровью, и она разразилась страшными проклятиями и ругательствами, идущими еще из древнего английского сквернословия.
— А ну пошла отсюда! — разозлился бармен. — Заткни свою глотку и проваливай, а не то я вызову полицию.
— Ах, полицию, такой-растакой, — надрывалась женщина. — Сейчас я тебе кое-что дам, что понравится полиции! — И она резким движением вытащила из сумки какой-то предмет и с яростью швырнула его прямо в лицо бармену.
Тот успел пригнуться, и предмет, пролетев над его головой, попал в бутылку и разбил ее вдребезги. Женщина с диким смехом ринулась к двери, и уже через секунду на мокрых ступенях послышался быстрый топот.
Бармен уныло огляделся по сторонам.
— Без толку за ней бежать, — сказал он, — и, боюсь, то, что она оставила, не возместит разбитую бутылку виски. — Он извлек из груды осколков что-то темное, похожее на квадратную каменную плитку, и поднял, внимательно рассматривая.
— Любопытная штуковина, — сказал он. — Может, кто-то из джентльменов хочет ее приобрести?
Во время этого бурного инцидента завсегдатаи бара лишь ненадолго оторвались от своих кружек и стаканов — и то только в тот момент, когда послышатся звон разбитого стекла. После этого в зале возобновились прежние перешептывания и перебранки, а робкие одиночки вновь принялись потягивать мерзкое пойло.
Дайсон быстро окинул взглядом предмет в руках бармена.
— Нельзя ли посмотреть? — попросил он. — Странная вещица, не так ли?
Это была небольшая каменная плитка — около четырех дюймов в длину и двух с половиной в ширину. Когда Дайсон дотронулся до нее, то, скорее, почувствовал, чем понял, что в его руках находится нечто исключительное. На поверхности камня было что-то высечено. Дайсону сразу же бросился в глаза уже знакомый знак, и от этого его сердце забилось чаще.
— Я, пожалуй, возьму это, — сказал он, с трудом сдерживая волнение. — Надеюсь, двух шиллингов хватит?
— Полдоллара, и камушек ваш, — сказал бармен. На том и порешили. Дайсон допил пиво, похвалил, закурил трубку и поспешил поскорее уйти. Придя домой, он запер дверь, положил плитку на письменный стол, а затем твердо уселся в кресло, чувствуя прилив решимости, как сидящая в окопах армия перед осадой города. Свет от свечи падал прямо на плитку, и, приглядевшись, Дайсон различил кисть с фигой — четко вырезанная на тусклой поверхности камня фига указывала на то, что находилось ниже.
— Это просто орнамент, — сказал себе Дайсон, — возможно, символический орнамент, но, уж конечно, не слова или условные их обозначения.
Кисть указывала на причудливые узоры, завитки и закорючки из тончайших, изящнейших линий; эти узоры занимали все пространство ниже руки, располагаясь на небольшом расстоянии друг от друга. Уяснить композиционный принцип этих запутаннейших узоров было совершенно невозможно, как невозможно понять его в отпечатке пальца на стекле.
«Может, у них естественное происхождение? — подумал Дайсон. — Природа создает удивительные рисунки на камнях, которых не касалась рука человека; в них часто можно угадать подобия зверей или цветов». И Дайсон вновь склонился над каменной плиткой, глядя на сей раз сквозь увеличительное стекло, чтобы убедиться, что эти запутанные лабиринты не созданы по одной лишь чистой случайности. Все завитки были разных размеров; некоторые меньше одной двенадцатой дюйма в диаметре; самые большие чуть не дотягивали до размера шестипенсовика; увеличительное стекло делало очевидным симметричность и четкость резьбы; в самых мелких спиральках линии отстояли друг от друга на сотые части дюйма. Все вместе они производили поразительное, фантастическое впечатление, и, всматриваясь в мистические знаки, на которые указывала кисть, Дайсон не мог избавиться от ощущения, что на него давит тяжесть веков и что этот загадочный предмет был в руках у некоего живого существа прежде, чем сформировались горы, и твердые породы еще плавились в бурлящем котле мироздания.
— Итак, «черные небеса» отыскались, — произнес Дайсон, — но значение этих «звезд» покрыто мраком — по крайней мере, для меня.
За окном спал Лондон; легкая прохлада проникла в комнату, где сидел Дайсон, не спускавший глаз с плитки, тускло поблескивающей в свете свечи; наконец он встал и, когда клал в стол древний камень, его прежний интерес к делу сэра Томаса Вивьена вырос во много раз. Перед его глазами возник образ почтенного, хорошо одетого джентльмена, лежащего под нарисованной на стене рукой, и этот образ вдруг непостижимым образом принес уверенность в том, что между смертью модного доктора из Уэст-Энда и странными узорами на плитке существует загадочная и несомненная связь.
День за днем сидел Дайсон за письменным столом и вглядывался в узоры на плитке, не в силах сопротивляться их магнетическому очарованию и одновременно абсолютно неспособный постичь столь мастерски зашифрованную в них загадку. Наконец, в полном отчаянии он призвал к себе мистера Филиппса, которому вкратце поведал историю обретения камня.
— Бог мой! — воскликнул Филиппс. — Как любопытно! Ваша находка необыкновенна! Она кажется мне более древней, чем хеттские орнаменты. Такое письмо, если это только письмо, мне неизвестно. Очень странные линии.