Красная Валькирия
Шрифт:
Так они и жили - втроем, с постоянным присутствием рядом драгоценной для Ларисы тени Гафиза. Иногда Раскольникову казалось, что он натыкается на эту тень - по вечерам, в темных и узких галереях дворца, в саду резиденции советского полпреда, на любимой скамейке Ларисы, где она часто забывала книги с загнутыми на память страницами. Порой воображение причудливо мешало явь с реальностью, особенно когда слоистый дым гашиша наполнял разум потусторонними видениями. Тогда полпреду Советской России казалось, что это Гумилев-Гафиз, вечный предмет ревности, злобы и зависти, с язвительной полуулыбкой на тонких губах заглядывает через широкое плечо чубатого есаула на службе у эмира, читающего ленту входящей телеграммы Наркоминдела. И разгадывает, разоблачает со своей проклятой логической прозорливостью все тайные ходы
Понятно, что красных военспецов к аэропланам и пулеметам, которые заодно подтянули бы несознательным местным солдатским массам политическую грамотность, эмиру не нужно... Москва все настойчивее требует результатов, шлет угрожающие директивы, а его, полпреда Раскольникова, депеши, в которых объясняется непростая классовая и политическая подоплека местной ситуации, набриолиненные товарищи в хороших френчах просто кладут под сукно... Все могло бы быть совершенно иначе, если бы Лариса, его талисман удачи, снова была с ним - хотя бы своей пылкой душой революционерки, если не сердцем, как тогда, на Волге. Она приносила ему удачу. Гафиз, едкий, враждебный, неотразимый, холодный, как ледяной пламень контрреволюции, - отнимал у полпреда Раскольникова его удачу! Гумилев, Гумилев, ваше благородие господин стихотворец, да еще, как назло, мастер находить общий язык с разными аборигенными народностями - будь ты трижды проклят!
Поход в Индию мог бы все спасти, Лариса жаждала действия, ее воинственная душа требовала власти и славы, но этого Раскольников уже не мог ей дать. Они были заключенными, надолго замурованными здесь, вдали от жизни и действия, среди апельсинов и пальм.
Ларису развлекал только флирт с эмиром, к которому она прибегла, как к последнему средству от скуки - и довольно опасному. Флиртовать с эмиром было все равно что гладить против шерсти дикого зверя, особенно если учесть, что Лариса не собиралась идти дальше двусмысленных разговоров и кокетливых взглядов. "Ch`ere madame Laure", как называл ее Амманула, любивший при случае прибегать к французскому, вела опасную игру с восточным хищником, а тот забавлялся этой игрой, как довольный и сытый кот, которому ничего не стоит прихлопнуть зарвавшегося мышонка. Впрочем, игра в кокетство имела и другую цель: Лариса хотела позлить Раскольникова, которого утренние верховые прогулки жены и эмира доводили до бешенства.
Их кони шли рядом, так близко, что нога Ларисы почти касалась отполированных до зеркального блеска кавалерийских сапог Амманулы-хана, цеплявшей элегантными медными застежками легкую ткань ее амазонки. Он всегда появлялся на этих прогулках в демонстративном одиночестве, но Ларисе почему-то казалось, что каждым ее движенияем следят еще чьи-то внимательные и недобрые глаза.
– Скажите, Laure, как вашим друзьям удалось убить царя и его семью?
– спрашивал эмир, играя хлыстом.
– Говорят, вы носили царские бриллианты? И одним из них даже начертили на стекле свой вензель - поверх вензеля царицы? Мне рассказывали, что это было на царской яхте, на вашей великой реке...
– На Волге, - с любезной светской улыбкой подсказывала ему Лариса, которую как будто совершенно не коробила дипломатическая неуместность подобного разговора. Восточный тиран участливо расспрашивал, как именно ее товарищи по партии убили тирана северного. Но если Амманула действительно хочет знать подробности, почему бы не утолить его любопытство?!
– Это было на Волге. Но царские бриллианты - колье императрицы Александры Федоровны - я надела лишь однажды - так, для пробы.
– Ваш царь, дорогая Laure, был слаб, потому и позволил вам такой маскарад, - так же любезно отвечал ей эмир и сквозь сахарную "французскую" улыбку проглядывал звериный оскал, - Я бы велел перебить всех потенциальных заговорщиков - и вас, мадам, - задолго до того, как они посягнут на мой трон. Из любой тюрьмы можно убежать, но мертвые спокойно лежат в земле. Нет, вас бы я, пожалуй, оставил в живых и сделал своей второй женой... Зачем губить своими руками такую редкостную красоту? И моя первая жена, возможно, скоро бы исправила мое недопустимое мягкосердечие...
– Совершенно с вами согласна, ваше сиятельство, - говорила Лариса, и ее ручка на мгновение игриво касалась пальцев эмира, сжимавших хлыст.
– Именно поэтому товарищ Ленин и товарищ Свердлов отдали приказ расстрелять царскую семью в Екатеринбурге. Мертвых нельзя освободить, и мертвым не сбежать из тюрьмы. Но, заметьте, если бы я была вашей супругой, то уговорила бы вас вышвырнуть британцев из Индии еще прежде, чем моя соперница угостила бы меня чашечкой кофе с толченным бриллиантом!
– А если это вам не удалось, вновь составили бы против меня заговор, не правда ли, Laure? Кстати, почему бы не предположить, что ваше обворожительное кокетство со мной - часть реально существующего заговора, паучьи нити которого тянутся отсюда прямо в вашу красную Москву?!
– любезный взгляд эмира вдруг стал пристальным и жестким. Легким шенкелем прирожденного наездника он направил своего арабского жеребца так, что он прижался к боку лошади Ларисы. Амманула властно и крепко обхватил ее за талию и, бросив поводья, другой рукой неожиданно грубо взял за подбородок и повернул ей голову так, что их взгляды сплелись, как борющиеся змеи.
– Если это так, мадам, советская миссия повторит судьбу посольства вашего знаменитого поэта Грибоедова в Тегеране настолько стремительно, что вы даже не почувствуете, как вам перережут горло!
– с угрозой прошипел Амманула. По телу Ларисы от этого любезного предупреждения прошла противная дрожь, похожая на судороги кролика, попавшего в смертельные кольца удава. Но она не показала, что боится, она никогда не выдавала свой страх. Даже тогда, на Волге! Тонкими, но сильными пальцами стиснув запястье эмира, она решительно отвела его руку.
– Если бы я составила против вас заговор, ваше сиятельство, то позаботилась бы о конспирации, и вы бы ничего не заподозрили до самого конца, - отпарировала она с уничтожающей улыбкой.
– Я большевичка, мне не занимать искусства в этом. Но мы не составляем заговоров. Советская республика - верный друг и союзник Афганистана.
Эмир неопределенно оскалился, но все же выпустил ее из своих опасных объятий.
– Ну как же я мог усомниться, конечно же, верный друг и союзник!
– с иронией, от которой Ларисе стало жутко, воскликнул он.
– Хорошо, продолжим делать вид, что все так, как вы говорите. Но лично вам я замечу в частном порядке: довольно лицемерия! Вы здесь, Laure, для того, чтобы снова стравить меня с англичанами. Вашим хозяевам в Кремле очень хочется, чтобы я ввязался в новую войну. А при условии, что британский лев часто бывал бит, но побежден - очень редко, исход этой войны заранее очевиден. Когда мы ослабеем, вы подымете в моей стране бунт, потом в мановение ока появится очередная скороспелая "советская республика", которая обратится к Москве за военной помощью, и сюда вступит Красная армия. Не так ли, дорогая мадам? Но не обольщайтесь: я не доставлю вам удовольствия увидеть воплощение этого плана, я не так наивен, как ваш царь. Моей стране не нужна война, а мне не нужна революция. Мне нужны только вы, мадам. И вновь не обольщайтесь: лишь для прогулок верхом по утрам! Меня пока забавляет, как вы ловко парируете мои варварские эскапады!
– Помилуйте, ваше сиятельство, какой же вы варвар?
– закрыв глаза на последний выпад и собрав в кулак волю и дух, с нежнейшей улыбкой отвечала ему Лариса.
– Мы с вами беседуем, точно в Версале. Вас многому научила госпожа эмирша. Она привила вам манеры Короля-Солнце. Мешает только одно маленькое "но"...
– Какое же, Laure?
– не менее лучезарно улыбаясь, поинтересовался эмир.
– Король-Солнце не держал гарема наложниц. А вы держите...
Эмир от души рассмеялся: