Красная Валькирия
Шрифт:
– Эта теория едва ли понравится вам, - ответил Хлебников.
– Вы на других позициях.
– И все же, расскажите!
– настаивала Лариса.
– Если Гумилев рассказывал об этом матросам, то и мы можем знать.
– Ну что же, извольте. Николай Степанович говорил, что в древние времена власть принадлежала жрецам-духовенству, затем - воинам, сейчас же наступил период власти пролетарской, но он ложен...
– Ложен?
– товарищ Абих изумился не самой идее (для него этот вопрос тоже оставался открытым), а дерзости (или мужеству) Гумилева, который осмелился говорить такие контрреволюционные вещи буйным балтийским "братишкам".
– Точно так, ложен, - продолжил Хлебников.
– Когда же этот период закончится, власть перейдет к поэтам, к людям высшего разума, и тогда...
– Что тогда?
– ахнула Лариса.
– И тогда наступит новая, прекрасная жизнь, о которой все мы можем только мечтать!
– Себе, как видно, он предназначал русский престол! Вы же, милейший Виктор Владимирович, насколько я помню, уже застолбили всемирное президентство или что-то подобное?
– насмешливо заметил Абих. Он незаметно подливал себе в чай спирт из карманной фляжки (исключительно для профилактики малярии), и фантастическое несоответствие "светского вечера" реальности начало вызывать у него сарказм.
– Опасные разговорчики ведет наш Николай Степанович. Как бы его империя не ограничилась после этого парой аршин в длину и одним в глубину!
Абих увидел, как побледнела при его последних словах Лариса, но это доставило ему мстительное удовольствие: он мог еще согласиться делить ее с Раскольниковым, но не с половиной же богемного Петербурга! После этого разговор скомкался, сломался и сошел на нет. Спирт они допили вдвоем с Председателем Земного шара и отправились спать. Всю ночь снилась прежняя жизнь, при чем, как назло, не только до семнадцатого, но и до четырнадцатого! Товарищ Абих проснулся в отвратительном расположении духа и, очертя голову, отправился докладывать Раскольникову.
"Еще один рифмоплет и, верно, жрать хочет", - вопреки ожиданиям, только презрительно бросил Раскольников, сразу распознавший в диковинном госте очередного из числа той вечно нищей и прожорливой поэтической братии, которую его супруга подкармливала флотскими пайками. "Федор, неужели ты не понял, это же Хлебников!
– возмутилась присутствовавшая при докладе Лариса.
– Сам Велимир, Председатель Земного Шара, друг Маяковского". "Какой-то он потасканный для Председателя Земного шара", - хохотнул Раскольников, знавший наверняка, что жена "подкормит" гостя реквизированным у иранцев рисом. Поэтишки все время ошивались вокруг его супруги, о чем-то просили, на что-то надеялись, а она всегда готова была снизойти к их нуждам. И вот еще один свалился, на его голову! Даже в Персии достали! И добро бы этот Велимир писал идеологически правильные революционные стихи, как, например Маяковский... Или, хотя бы, как вступивший в Компартию Брюсов. Нет, этот был всего лишь когда-то сочувствующим, да и то не сумел отречься от декадентской шелухи, которой так опасно увлекалась его супруга.
Тем не менее, полубезумный оборванец с клеенчатой коробкой на голове забавлял и не казался опасным. По настоянию Ларисы, "поэтишку" взял на поруки товарищ Абих, тем более, что, как было известно командующему Волжско-Каспийской флотилией, поэзию товарищ Абих и сам любил. Рудольф Петрович даже попытался поместить стихи "дервиша" в газете "Красный Иран". "Дервиш", в свою очередь, воспел в стихотворении медную чернильницу в виде верблюда, украшавшую стол товарища Абиха, и даже написал портрет секретаря Политотдела, в котором Абих не без обиды опознал себя, похмельного наутро после давешней беседы за "чаем". "Рудольф Петрович, а известно ли вам, что когда Анненков писал Блока, он специально три ночи водил его по кабакам, дабы добиться романтической бледности и роковых теней под глазами?
– беззаботно парировал Хлебников - А тут - такая находка!" "Ну-ну, - оскалился Абих, - О Русь моя, жена моя... Я пригвожден к трактирной стойке! Знаем, читали... Только здесь даже трактира порядочного нет! Велимир Владимирович, может снова спиртику?"
Узнав о том, что Хлебников прижился при его штабе, Раскольников подумал, что из "поэтишки", может быть, выйдет толк. "Гуль-мулла!", - кричали энзелийские мальчишки, завидев странного длинноволосого человека с футляром от печатной машинки на голове. "Они называют меня "священником роз", - рассказывал польщенный Хлебников товарищу Абиху. "Не священником роз, а русским муллой. Роза на их языке будет "гюль"! А "гуль", это даже не "русский", а так, вроде: "кацап". Если на то пошло, по-местному вас было бы этичнее назвать "урус-дервиш", священного сана-то вы не несете!", - уточнял Абих, отменный знаток Персии и местных нравов. Но Хлебникова бесполезно было убеждать в неточности собственного перевода: он намеревался, подобно дервишу из пьесы Гумилева "Дитя Аллаха", рассыпать в этом краю роз мудрость, как цветы...
Лариса же была в восторге от Гуль-муллы и продекламировала мужу новое стихотворение странного гостя:
"Видите, персы, вот я иду По Синвату к вам. Мост ветров подо мной. Я Гушедар-мах, Я Гушедар-мах, пророк Века сего и несу в руке Фрашокерети (мир будущего)". "Тьфу ты, даже не выговоришь! И это ты называешь стихами? А рифма где?
– оборвал ее Раскольников, и назидательно добавил: "Мир будущего несем сюда мы, Персармия". "Но, Федор, ты даже не потрудился дослушать, - невозмутимо заметила Лариса, - А там говорится:
Персия будет советской страной,
Так говорит пророк."
"И без пророков таких босоногих справимся", - бросил Раскольников. Тем не менее, после настоятельных просьб Ларисы он сдался и назначил Хлебникова на должность "лектора Летучего красного отряда", отправлявшегося на штурм Тегерана, с назначением ему постоянного довольствия. Впрочем, переодеваться в гимнастерку и обмотки Гуль-мулла не захотел, так и отправился, верхом на ободранном обозном ослике, в рубище и своем причудливом головном уборе.
– Он что, в таком виде стишки бойцам читать будет?
– уныло спросил Раскольников у Ларисы.
– Товарищам будет полезно послушать стихи во время привалов, - с царственной улыбкой ответила товарищ Рейснер.
– Только не эту тарабарщину!
– возмутился комкор.
– Слыхал я: "Вы рассмейтесь, смехачи...". Или это еще: "Дыр, бул, щел, убещур..." Братишки и так слишком часто вокруг него животы надрывают, вместо того, чтоб политграмоту постигать! Пусть лучше помалкивает да рис жрет, а стишки свои товарищу Абиху читает, два сапога - пара!
А между тем "русский дервиш" писал родным в Астрахань: "Живется здесь скучно, дела никакого, общество - искатели приключений, авантюристы шаек Америго Веспуччи и Фернандо Кортеца". Письмо Хлебникова вскрыли товарищи из Особого отдела Персидской Красной армии, не переставшие проявлять к этой темной личности повышенный интерес. После этого оно легло на стол сначала к Абиху, а потом к Раскольникову, в сопровождении рапорта следующего содержания: "Именующий себя Велимиром Земного Шара гр. Хлебников В.В., внедрившийся в ряды Персармии, разоблачен в сношении с главарями бандитских белых банд Америго Веспуччи и Фернандо Кортеца. Нашей агентуре они пока неизвестны, но очевидно присланы Антантой". Товарищ Абих лишь посмеялся, а Раскольников буквально побагровел от гнева и швырнул рапорт в лицо супруге.