Красницкий Сотник ч.1-2
Шрифт:
Между явью и сном, как по лезвию,
ухожу на просторы великие,
где религия – только поэзия,
А Поэзия – это Религия
О поэзии думалось хорошо. Возможно, профессиональный филолог счел бы эти мысли ересью, дилетантизмом или непроходимой глупостью, но они позволяли не думать об убитых мальчишках.
Глава 4
Сентябрь 1125 года. Берег реки Припять.
Когда добрались до скрытной стоянки на берегу Припяти, работы у Матвея оказалось выше головы. Он сунулся было оказывать помощь в первую
– Эк тебя по титьке-то резанули... ну, да ничего – не баба, дитя не кормить. А по плечу, видать, оголовьем двинули... пошевели-ка рукой.
– Да цела кость, цела... на, гляди. Шевелю, как видишь.
– Ну, вот и ладно, вот и хорошо... я только ссадину смажу от греха. А тут что? Так больно?
– Уй!
– Нет, Минь, это ж как надо было дернуть, чтобы ремень кистеня лопнул? Слава Богу, руку не оторвали... как ты меч-то после этого держал?
– Молча... ну, все уже?
– Сейчас, сейчас... о, Господи, у тебя по спине ходили, что ли?
– Ходили, даже подпрыгивали! А я подмахивал! Хватит, что ты как баба причитаешь?
– Да ладно, ладно... на вот, рубаху сухую надень. Поесть принести?
– Не надо.
– Тогда, может, поспать приляжешь?
– Ну да, мне сейчас только и разлеживаться... Значит так: я пойду, узнаю, как там с ранеными, а ты погляди, чтобы отроки в сухое переоделись, поели и...
– Так все уже, присматривают там...
– Тогда готовь одну ладью – раненых назад в Ратное отправить надо.
– Готовят уже.
– А грести кто будет? Надо с Дыркой...
– Уже договорились, он гребцов даст.
– А...
– И кормщика даст.
– Тьфу, что б тебя!
Мишка отчего-то еще больше разозлился, словно Роська ему перечил, хотя крестника, наоборот, надо было бы похвалить за распорядительность. Подумал немного, пытаясь сообразить, какие еще надо отдать распоряжения, ничего не придумал и поинтересовался:
– А кто там орет-то так? Вроде бы не отрок – голос взрослый...
– Не знаю... может, из огневцев кто-то... или из пленных...
Прямо на душе полегчало – наконец-то у Роськи не нашлось ответа.
– Мы что, и пленных взяли?
– Ага! Четверых, правда все раненые. А еще один боярин...
На берегу, рядом с причаленной ладьей раздались торопливые шаги и какой-то, не то обиженный, не то удивленный мальчишеский голос спросил:
– Господин сотник, дозволь обратиться? Отрок Парамон!
– Обращайся.
– Господин сотник, ногу-то хоронить по-христиански, или как?
– Чего?.. Какую ногу?
– Так это... отрезанную... то есть, отпиленную... это самое, лекарь Матвей пленному боярину ногу отъял и говорит: “Забирай”. Я, значит, спрашиваю: “Чего с ней делать?”, а он отвечает: “Можешь съесть или погреби с песнопениями”.
– Шутник, блин...
– Чего, господин сотник?
– Закопай ее, где-нибудь... без песнопений.
– А...
– А крест ставить не надо!
– Ага... Слушаюсь, господин сотник!
Средневековая операционная (она же – перевязочный пункт) зрелище не для слабонервных, впрочем, и для зрителя с крепкими нервами – тоже не подарок. Дело даже и не в полном отсутствии анестезии – на худой конец, брыкающегося раненого можно и оглушить, и не в почти полном отсутствии антисептики – людей со слабым здоровьем детская смертность прибирала еще до достижения ими “призывного” возраста. Наряду с хирургическим инструментом, своим видом вполне подходящим для пыточных застенков и методиками, включавшими в себя такие, например, приемы, как прижигание каленым железом, было и еще кое-что, в исторических фильмах деликатно умалчиваемое.
Холодное оружие, как правило, наносило обширные ранения, сопровождавшиеся обильным кровотечением и, как следствие, быстрым падением кровяного давления, приводившего к потере сознания. Разумеется, при этом у раненого опорожнялся мочевой пузырь, а зачастую, и кишечник. Так что, кроме непосредственно обработки ран, приходилось еще и извлекать раненого воина из доспеха (тоже дело, отнюдь, не простое), обмывать и переодевать в сухое. И хорошо, если дело было летом, потому что зимой требовалось, при всех этих манипуляциях, умудриться не застудить и не обморозить пациента.
Вот во всем этом, среди крови, нечистот, криков, стонов, ругани и прочего, пребывал лекарский ученик Матвей. В заскорузлой от засохшей крови рубахе, с сосредоточенным, словно одеревеневшим лицом, он, казалось, не замечал ничего вокруг, кроме того раненого, который в этот момент был перед ним.
Руководил же всем остальным обозный старшина Младшей стражи Илья. Излучая каким-то, совершенно непонятным образом уверенность и владение тайным знанием, он распоряжался громким голосом и гонял приданных в помощь отроков в хвост и в гриву.
Когда Мишка подошел к “операционной”, устроенной под навесом, Матвей как раз заканчивал с одним из раненых отроков. Выпрямился, отстранился и уставился остановившимися глазами куда-то в пространство.
“Господи, да как же он держится-то? Ведь пацан же еще!”.
– Все, забирайте! – скомандовал Илья. – Руку ему на шею подвесьте, а потом уже рубаху надевайте, пусть рука внутри будет. Давайте следующего и принесите сюда... песку, что ли, а то под ногами чавкает уже. И лекарю воды полейте, пусть руки обмоет!