Красноармеец Краснофлотец № 21-22((ноябрь 1937))
Шрифт:
СТАРУХА. Хлебцы тепленькие из печки, угощайтесь.
(Старуха ставит корзину на тротуар, достает сосиски, завертывает каждому в бумажку и подает солдатам. То же самое делает с хлебами.)
НАЧАЛЬНИК ПАТРУЛЯ (с усилием). Зде-еся… казарм. ы-ма на-ша есть. Здеся бумажки сыпай есть. Бумажки ни надо.
СТАРУХА. Какие бумажки-то?
НАЧАЛЬНИК. Да, да, какие бумажки. Да-а, пылохи бумажки.
СТАРУХА. Прокламации, что ли?
НАЧАЛЬНИК. Да-а. Пырохомации, пырохомации бурсовика давала.
РАБОЧИЙ. Большевики. Эх, они. О чем прокламации-то?
ВТОРОЙ СОЛДАТ. Риса, говорят, нету. Земля — нету. Война
СТАРУХА. Ай, ай, ай! И чего только эти большевики не наговорят. Рису нету. Как же так? (Тихо.) А може рису-то на самом деле нету?
ТРЕТИЙ СОЛДАТ. Нету, жинка, нету. Сибирь, мороз есть — и… пылохо.
НАЧАЛЬНИК. За-ачем пылохо? Плохо нету.
СТАРУХА. Какое плохо. Очень даже японскому солдату хорошо. Ну, рису нету, а земля-то есть… Себя (показывает), вот как умрешь, себя вместо рису похоронишь. Верно? Сибирь она, ух (хватает себя за голову) лютая… (Начальнику.) А ты ешь, сосиски-то есть, ешь, а?
НАЧАЛЬНИК (смеясь). Кушать надо.
СТАРУХА. А как же, батюшка, кушать надо всем.
НАЧАЛЬНИК. Японса тоже много кушать надо.
СТАРУХА. А как же, надо кушать. Да вот землю-то, сказывают, у вас помещики захватили. У вас, сказывают, бунты там идут, а солдатам-то ничего не говорят.
НАЧАЛЬНИК(всматриваясь в нее). Тывоя, бабушка, плохо есть говорит. Тывоя, бабушка, пырохомации читайла. У-ух! (показывает винтовку). Моя твоя пылохо есть. (Сурово.) Сытупай.
РАБОЧИЙ. Да ты, батюшка, хлеб возьми. Вот тут в бумажку завернуто.
(Патруль уходит, жуя сосиски. Вдруг один солдат остановился и напряженно уставился в бумагу, в которую была обернута сосиска.)
РАБОЧИЙ. Пора уходить, Фекла Степановна, читает уж.
СТАРУХА. А пусть себе читает. Им, миленьким, читать офицеры-то настоящего слова не дают.
РАБОЧИЙ. Как бы не доказал.
СТАРУХА. А я уж по глазам разглядела, не докажет.
РАБОЧИЙ. Возвращается!
СТАРУХА. А пусть! (Напряженно всматривается в приближающегося японца.) Тебе чего, милай, еще сосиску покушать?
ЯПОНСКИЙ СОЛДАТ (показывая прокламацию). Бурсовика хоросо писала. (Показывает на глаза.) Моя Ленин вижу. Моя бурсовика стреляй нету. (Убежал.)
— Бурсовика хоросо писала!
СТАРУХА. Обходительный япошка. (К рабочему.) Если им пожить здесь, Григорий Максимыч, сколько немцы на Украине пожили, они хорошо научатся по-советски читать. (Подхватывает корзину.) Сосисочки кому, сосисочки горячи…
Вс. Иванов
Рис. С. Зелихмана
НАСТУПЛЕНИЕ
С командного пункта видна была огромная равнина, рыжие, будто ржавчиной покрытые камни, клубы пыли, четырехугольники неубранных полей, сосны. Позади подымались горы, покрытые редким кустарником. Когда на минуту смолкали орудия, земля казалась незаселенной или брошенной. Но среди ржавых камней шла жизнь: люди перебегали с места на место, зарывались в землю, падали. Синее небо вдруг покрывалось крохотными облаками: это рвались снаряды зениток. Бой начался на рассвете… Тысячи полуголых людей то тихо ползли среди колосьев, то с ревом бежали вперед. Наступление, о котором столько говорили шепотом и бессвязно, как в бреду, стало перебежкой каждого бойца, прицелом, зигзагом в поле, потом, жаждой, борьбой за мельчайший клочок земли, за крестьянский дом, за груду камней, за ельник.
На командном пункте битва была сложной и кропотливой работой. Маркес приехал ночью; стояла глубокая тишина; трещали цикады; слышно было, как по мягкой пыли ступают солдаты. В четыре часа утра батареи открыли огонь. Вскоре рассвело. Маркес жадно следил за разрывами. Батарея 75 обстреливала деревню, где были укрепления и пулеметные гнезда. Орудия 155 искали вражескую батарею. Это было поединком двух артиллерий: точность исчислений против точности. Неприятель отвечал, и батарея была теперь окружена полукругом воронок. Прислуга работала сосредоточенно, молча, только офицер приговаривал: «Так. Так». Когда орудия неприятеля замолкли, Маркес еще выше приподнял свои брови: день начинался хорошо.
Авиация должна была прилететь в пять часов тридцать. В пять часов сорок ее еще не было. Маркес вздрогнул — проехала мотоциклетка… Пять часов сорок пять. Авиации все нет. Он мучительно пережил эти четверть часа. Он успокаивал других: «Сейчас прилетит», но про себя думал — сорвется! Надо поставить вопрос…
Он не закончил начатой в голове фразы — воздух ожил, наполнился настойчивым гудением. Четыре эскадрильи легких бомбардировщиков шли в сторону неприятеля. Дым от бомб был сине-сизым; он медленно сходил с полей. В бинокль Маркес увидел, как марокканцы перебегали через маленькую ложбину.
В шесть часов тридцать, как значилось в приказе, двинулись танки. Они разбились: семь пошли к деревне, четыре повернули налево (оттуда можно было ожидать ответного удара). Танки били по огневым точкам. Один дом перед деревней распался, как будто он был карточным. Два танка вплотную подошли к окопам; Маркесу даже показалось, что они зашли в тыл неприятеля. Противотанковые орудия подбили один танк, он лежал среди камней, как мертвый зверь.
Дорога была занята неприятелем. Бойцы продвигались полями. Они шли согнувшись, иногда петлями перебегали открытое место, иногда падали на землю. Издали нельзя было понять их движения: прыжки или падения казались правилами какой- то неизвестной игры. Потом бойцы побежали вперед. Отдельные, незаметные, затерявшиеся среди камней, они вдруг стали плотной массой. На деревню катилась лавина. Они бежали, несмотря на заградительный огонь. Замолкли орудия, и тогда донесся человеческий рев. Среди обрывков проволоки, проваливаясь в воронки, люди душили друг друга, рвали тела штыками и, разъяренные, неслись дальше.
Маркес говорит:
— Первое задание выполнено — деревню взяли.
Летчики пьют теплое пиво и курят. Сегодня горячий день. Неустанно трещит телефон:
— Бомбить позиции неприятеля в двух километрах на юг от Сан-Мигеля. С тысячи метров — наши рядом, как бы не вышло ошибки…
— Педро, ты! Пошли разведку — откуда резервы идут…
— Это Маркес говорит. Надо почистить шоссе — там какая-то сволочь топчется.
По сигналу они кидаются к аппаратам. Хосе вылетает в третий раз. Они сопровождают тяжелые бомбовозы. Навстречу идут четырнадцать «гейнкелей». Истребители кидаются на них. Хосе пикирует.