Красное колесо. Узел 2. Октябрь Шестнадцатого. Книга 2
Шрифт:
И больше не успев заметить, разглядеть – уткнулась в аналой. Лбом к евангелию в тиснёном переплёте, и справа – серебряное распятие.
Евангелие и распятие – стерегли её исповедь. А аналой – сейчас поняла: крутой подъём! крутой тяжёлый изволок – и этим изволоком надо выволакивать, выволакивать свою жизнь против тяжести и против трения.
В гимназии исповедь – прыснуть, смешок. Уже с размаху – епитрахиль на голову, отпускать. Снисходительные вопросы, предполагающие ребёнка, чуть ли не конфету из буфета, – «грешна, батюшка, грешна», и отпорхнула. А с тех пор – ни разу. И сейчас – ждала вопроса, и не дождалась.
Ждал – священник, невидимо нависая над нею. И лишённая поднять голову, посмотреть ему в глаза и говорить с ним как с человеком просто, как после панихиды, – она должна была отвечать существу высшему.
И хорошо, что не в глаза.
Да она и не видела его. Ни вообще человека ни одного. А – распятие только, из-под прижатого лба.
Никто не спрашивал её – и не на что было отвечать. Но – самой продираться через тьму.
Не хотела слушать ни тётку, ни её монашек, все слишком святые и не поймут, – а теперь говорить?
Говорить – но жгущего не сказать! Мыслями быстрыми провильнув, всё охватить (а что – пропустить). Для себя ты всё уже знаешь, что наделала, перебрано уже сто двадцать раз. А теперь единственный раз – но вырвать из своей спасительной, попустительной немоты и вывести вслух наружу? Невозможно! (Всё – уже можно, но – кроме одного!)
Безвыходно. Но и безвыходно было одной в пустом доме. Безвыходно будет и куда ещё придёшь. На этот изволок близ распятия – как себя вытянуть? Человеку другому, чужому, – всё, что было, – назвать? И не смягчая словами, не хитря? (Сделать – легче, чем назвать!) Где же горло взять, где дыхание? Просто вот так, без объяснения, без вступления, горлом сухо-надтреснутым:
– Я – соблазнила женатого.
Уф, первый порог. Никакого порога: это всё уже прошлое. А – зачем?..
– Я… соблазнила его… собственно не любя… Любя – другого, а тут… Ну, просто… Ну, возраст пришёл… Ну, чувствам исход.
Хотя б вопрос над головою! Или – суждение, осуждение! Или звук сочувствия? Нет. Да слышат ли тебя?
– Я – заставила его открыться жене. И этим… думаю… разломала их жизнь… навсегда…
Второй порог. Свинцовая жизнь, как тебя вытягивать? Но с каждым назывом как будто и спадает что-то. Но ещё не всё, доказнить себя:
– Это – без цели, так, ни к чему… Я очень раскаиваюсь.
Неправда, цель была. Но не так же ясно, точно! Была… Наперёд знала, что расстанемся… Нет, не знала…
– С низкой целью. Оторвать его для себя… Нет, для самолюбия… Потому что другой не любил…
Как легко вдруг сказалось.
– А я – того – всю жизнь любила.
На любовь – как крыльями! А сама, по изволоку, на каждом грехе как через камень перекатываясь, – и носом вниз, и носом в землю:
– Потом я… скрывала беременность от матери. Придумала уехать в деревню. А мать – заболела, умирала… Я не приехала. Предала её… ради ребёнка…
Неправда, вильнула.
– Нет, из-за позора. От самолюбия.
Нет, это – как колодезной бы кошкой, три крюка в три стороны, – и надо там, на тёмном дне души, найти горячий камень, нащупать, подцепить, а он не цепляется, а он срывается, он семьдесят раз срывается, пока ты его бережно, как лучшее своё сокровище, движениями точными, ни дрогом не ошибясь, – поднимешь, поднимешь, дотянешь, дотянешь – хвать! – и, пальцы обжигая, выкинула из души!
– Я – младенца покинула… для свидания… Как безумная… И он заболел без меня… и вот отчего умер.
Так и этот – вытягивала, вытягивала, вывалила наружу, не дыша. Труд – испотевающий, пот холодный на лбу.
Что теперь священник думает?.. Так жалел сокрушённую молодую мать…
Но заметила: каждый вываленный камень как будто уже и отделяется от неё – навсегда ли? нет ли? – и можно теперь хоть со стороны на него посмотреть, не в себе одной волоча.
Взглянуть на священника – она не подняла головы, она не смела, и никто так не делал до неё. Но не слыша от него ни звука, но вдруг с какого-то камня догадалась о незримом нависающем священнике: он – и не исповедует. Она – не ему исповедовалась! Он – только нужный свидетель.
Потому и трудно так, что: всё – сама. Потому и облегчение, что: всё – сама.
Облегчение – надолго ли? Разве сказанное слово перевесит вину, грех, зло?
Удивительно, непонятно, но: как выговоришь – так отваливается. Хоть – и пока.
А простить – кто ж это может всё простить такое? Кто другой человек может тебе отпустить? Сама и таскай, сама и трудись.
И в этом – движение. В живой груди всё сваленное – не может намертво остаться навсегда. Если бы всё так оставалось – мы бы тоже камни были.
Да что ж нависает он, молчит? Хотя бы помог вопросом, звуком, поощрением!
Но когда уже научаешься эти камни вытягивать крюком срывчатым – в сухом горле свободнеет речь и рассказ исповедный ускоряется. И сумятно спешишь выхватывать и называть свои предательства (свои! вот только что винила его, но это ложно!) – называть уже и по второму разу (а все оказались напрасны! все впустую! все не приняты!) – второй раз по этому месту – или это новое место – или это не второй раз? – да, второй раз предала! – уже не жизнь твою, а память свежую, неостывшую – ещё могилка не уряжена, будет ждать убора до весны – а мысли мои о ком опять? – опять о нём, опять о нём! – вот почему побежала, между вспышками, безумея, уклоняясь, где б не обжечься, а то и прыгая через огонь, не зная прямой, которой и нет, и по той же калёной земле, жгут подошвы, возвращаясь на то же место, – мне пальцы сбивал, отстань, оторвись, – шесть лет о нём и опять о нём, – спалила сына и, траура не доносив, – вот он, пятый, наносится как смерч, – вот когда камня не вытянуть, пылает!! Сама обуглена, а вьётся неупускаемо, огненной змейкой: ещё зародить! от него – зародить! он этой радости не знал – вместе!
И что б сейчас священник ей ни возразил, ни запретил, простил не простил, – она с ужасом видела, что обречена ему.
Но – ещё снова от кого-то отталкивать? отбирать, отнимать? Нет шагов по земле – не по людям? По траве, по земле – нет шагов, не бывает?
И – как зыбка земная кора! Везде, под каждым шагом плавится! Нигде не пробежать, не провалясь!
А пока меж огнями металась – обронила крюк, ушатнулась от колодца – да не грохнулись камни все туда опять?! О, Боже, помоги! Ты видишь, я выбраться хочу! Я хочу перемениться! Но слишком много бед…