Красное колесо. Узел 2. Октябрь Шестнадцатого. Книга 2
Шрифт:
– Я-то чистый. А ты? Не прямо от Шурканова?
– Нет.
– Ну спасибо.
В конспирации быть одному строгим средь всех – не многого стоит. Столько предусмотрительностей, а вот приди Лутовинов прямо от Шурканова и, гляди, привёл бы за собой. Квартира Шурканова – «фонарь для охранки», сказал Шляпникову ещё в прошлый приезд один хороший парень с Айваза, но не успел объяснить: подошли другие, а там его вскоре арестовали. Так и остался Шурканов загадкой. Правда, своих подозрений Шляпников не имел, а это первое дело: ведь чутьём всегда предателя слышишь, только чутьём их и открывают. Был Шурканов даже депутатом 3-й Думы, хотя так себе, средний металлист. Бывали у него обыски, открытое наружное наблюдение, а провалов не было. Выпить не дурак, соберёт «стариков» вспоминать революционные дни – и из тех же стариков, тоже бывший депутат, шепчет Шляпникову: «не по средствам живёт, странно». Змей подозрения так и ползает между рабочими сердцами, вот до чего нас довели. Дом
Твоя выдержка – твоя свобода, твоя свобода – твоя работа. Взялся быть во главе всероссийского центра партии, так не попадайся. Единственный в России полномочный и свободный член ЦК? – так топай по Питеру аккуратнее.
На Лутовинове кепки козырёк – кверху, из-под него жёлтый кудерь и лбина раскатистая, крупно сляпано лицо, без мелких хитростей, большеухий. Челюсть – не всяким кулаком свернёшь, но от такого лбины как узкая. Росту парень взносчивого, но на рост и сила ушла, не молотобоец.
Говорит: гектограф старый с фабрики списали, украли и в Юзовку отправили.
– Молодцы! И что ж они там печатают?
– А эту… Коллонтай, «Кому нужна война».
– Хорошо!
– И старые революционные песни.
– Ну, это уж слишком жирно.
– Так не знают их, Гаврилыч. Революционные песни – очень мало знают. Как на демонстрацию выходить – так и петь нечего.
– Н-ну может быть… Но ты – листовки им посылай. Задачи дня, сегодняшние.
Лутовинов, сам из Луганска, – по связи с провинцией. Когда в феврале Шляпников уходил за границу, оставил им тут связи со всей провинцией – и с Нижним, и с Николаевом, и с Саратовом, и с Ростовом. Вернулся – узнать нельзя: все связи потеряны, вся провинция стонет без литературы, без указаний: как события понимать, что делать? А в Москве – в Москве! – нет своего областного комитета, боятся собрать или не умеют. Смидовичи, Скворцов, Ногин, Ольминский – сидят по своим углам и что-то, говорят, работают. Какая ж тебе общероссийская работа, мамочки, если они в Москве наладить не могут! Всё развалено и потеряно так, будто он им не состроил за прошлую зиму, и начинай сначала опять. Вот безрукие! И только Лутовинов – держит связь с Донецким бассейном. Питерцы – тоже хороши: какая литература где по пути застряла, на шведской границе или ближе в Финляндии, – выручать не едут, ждут, что сама приползёт или Беленин-Шляпников им съездит, пригонит. (Да смех! – в прошлом году на самом севере Норвегии нашёл он склад – тюки литературы 906-го года, так и не переправили, забыли про них. Кто их теперь будет читать? Там уж так устарело, что только мозги может запутать, кто против кого, кто на какой позиции.) И свою типографию в Новой Деревне питерцы сберечь не могли. А побрюзжать, что Центральный Орган с указаниями опаздывает, – это они дружно.
Вот оно и есть: там и здесь. За два с половиной года войны жизнь так разъехалась, расползлась, что оттуда – невозможно вообразить здесь, отсюда – там. Там – удивляются, сердятся: да что они все в России – живые, не живые? почему заглохли? почему никаких сообщений? в чём их работа? и – денег не шлют, на что ж работу вести за границей, где же деньги брать, если не в России? Поезжайте, товарищ Беленин, но только наладьте связи, добудьте денег и возвращайтесь поскорей, вы не можете оставаться там долго, не губя себя и не вредя делу. Сюда приедешь, смотришь: стачки вроде всё же идут, и рабочие мал-мала просвещаются, уже того дикого патриотизма 14-го года и следа нет, а вот: литературы мало! свежих статей, свежих мыслей – почему не шлют? что ж они там замерли за границей, без слежки, без тревог, – зачем же тогда сидят? И денег – неуж не могут там раздобыть, в богатой Европе, неужели только и складывать наши рабочие гроши?
И понять друг друга почти нельзя. И только тот, кто бывает и там и здесь, Шляпников единственный, и ту и эту жизнь как в двух тяжёлых плетёных муромских корзинах держа на длинном коромысле через плечо, не давая себе ни на миг позабыть ни эту, ни ту (с одной зазеваешься – всё сковырнётся), твёрдым шагом, куда б нога ни ступила, только и снуёт.
Глазеет Лутовинов, как из деревни и первый раз автомобиль увидел: неужели тот самый Беленин, вот который был, наставлял, уехал, исчез – и опять вернулся? Из-за моря, в такую войну, и целёхонький, – как же это совершается? И все на него лупят глаза, не один Лутовинов. Ну как, правда, поверить, что вот сидит с тобой в огородной будке, а две недели назад был в Христиании, а в сентябре океанским пароходом, да не третьим классом, а вторым, возвращался из Америки и под весёлую музыку духового оркестра любовался на океанские волны?
И рассказывать как – нельзя подробно, никто ничего лишнего знать не должен. А кое-что можно бы, да это если начать…
В Хапаранде по ломкому льду под мостом, и проваливаясь в речку Торнео, чтоб миновать полицейскую сторожку. Дальше – с проводниками, сам под финна, обходя лесными крюками пункты жандармских осмотров.
То – на крестьянских финских розвальнях, по сугробам, восемь ночей, днями отдыхая в избушках лесорубов. Нетронутость снегов. Молчание. Северное сияние. Сводчатые лесные дорожки. Потом леса вырождаются в карликов. Мшистые болота. На лыжах, не умея. И – долгой петлёй обошёл проверки.
Облегчает, конечно, что всё финское население сплошь враждебно к русским властям, охотно везёт нашу литературу, проводит наших революционеров, шпионит за русской армией, переправляет на родину германских военнопленных, и сами финны тысячами добровольцев уходят в германскую армию.
А Лутовинов вытянул из кармана краюшку хлеба ржаного, просто так, незавёрнутую, и помидоров полдюжинки, правда буро-зелёных, недозрелых, а очень кстати, ночёвка была голодная, берёг Шляпников хозяев, не объесть.
– Это славно! А соль?
И соль. Ножи – у каждого. Бумажки простелить нет, да лавка и так чистая, раздвинулись к краям, а между собой разложили.
– Всё-таки выглянь, Юра, обсмотрись, как там?
Выглянул. Туман редеет, подальше видно. Всё в порядке. А было бы не в порядке – тут можно шпиков и на кулаки взять.
Кажется – что в этих помидорчиках? брюху голодному дна не притрусить. А вот порезали, присолили, берём поровну – и что-то сближает ближе самого дела.
А третий, последний переход был всех труднее. Уже не на терпенье, а на выдержку ног и сердца, действительно не всякий мог бы. Опять далеко-о на севере. Сани, возница, да не безплатно: марка за километр. Полярная ночь, но по снегу далеко видно, луна ли за облаками? По речной долине, в ямы проваливаясь. Потом через реку пешком, с проводниками держась за длинную верёвку. А вот и снежная тропа вдоль берега: утоптала её пограничная стража, проходят несколько раз в день. Опять сани. В санях и заснёшь. На хуторах пересадки. И – пустыня: ни одного постороннего пешехода или воза. У Рованиеми – опять река, но уже чёрная, шумная, незамёрзшая. Крики через реку, вызов лодки.
(Рассказываешь, а у самого сердце тянет: всё не то, всё не о том. Как же решится? Что же решать?.. Да оно почти и решено: прыгать! А что будет?..)
Среди финнов – как немой: ни одного слова. Везут и ладно, не продадут. Даже и рад: на ночлегах не надо разговаривать, чистый отдых и соображение, как дальше. А вот и – задержали. Обыск. Лопочут финны по-своему, очень плохо по-русски. В далёком лесу – вроде воинской части у них, из старых бывших солдат и молодых парней. Это – активисты, это и есть те финны, кто уже оружием воюет против России. (По сути – за Германию, но здесь об этом думать не конкретно.) Они и своих с-д не балуют, это – чужие. Но после объяснений, что революционер, отпускают. И снова на юг. Всё меньше снега, вот уже и оттепель. Теперь стерегись. Чем смелей и развязней, тем меньше подозрений. Где – секунды решают, и пожарной лестницей – на крышу станции, так избежал патруля. А на другой захватил-таки жандарм: паспорт! Бойко лезешь по карманам и спохватываешься: нету. Да я – местный житель, мы и без них обходимся. (А на сам'oм – заграничное всё. Впрочем, финны одеваются лучше наших.) Нет, арестовал. Завёл в пассажирский зал, отвернулся за подсобой – миг один! полмига! – а ты уже дунул! – в дверь! – сбил кого-то! – и в лес! И – лесом. Ушёл. Да не закружись: где полотно? И какие поезда в твою сторону, какие наоборот, как угадать? небо в облачках. Сообразил. Теперь пешком. Ночь, тепло. По полотну. Быстро! – надо к утру перебрать как бы не сорок вёрст. Пить! Снег. Есть! Нечего. У будочников лазил по сараям – не нашёл. Вдруг – железнодорожный мост, н'a тебе! Там – часовые, ясно. Надо обходить. Крюк – ещё на десять вёрст. Теперь лодочника сговорить. И к утру заснул в сарае, в соломе, мыши пищали в самое ухо. А в следующую ночь – до Улеаборга, уже по лесу, дорогой. Избегая, однако, встречных. За две ночи – семьдесят вёрст! В редакцию соц-дем газеты как пришёл, сел – уже встать не мог. Ноги – свинцовые, пальцы – в кровяных мозолях. Дальше товарищи слепят и фальшивый документ, и фотографию, и проводят до Гельсингфорса, но вот – встать? Как на ноги стать и пойти отдыхать на хутор? (Те мозоли и сегодня ещё не прошли, ходить мешают.)
– Хороши помидорчики, хороши.
Вот почему заграничные члены ЦК – Владимир Ильич да Зиновьев – на такие путешествия, прямо скажем, не охотники. А Шляпников всё равно непоседа. И потом здесь, в России, многих рабочих знает лично, что и удобно для связей. Так и пошёл, и пошёл с коромыслом, там – тех понимаешь, тут – этих. Товарищ Беленин, дорогой друг, требуйте денег с Питера, должны собрать! Из «Летописи», от Горького, от Бонча, хоть из «Волны», лишь бы деньги! Сюда приезжаешь – «Волна» совсем неподходящее издание, против нас, не возьму ни копейки. Жмётся и Бонч с каждым рублём, жмётся вся бывшая с-д публика. Горький, правда, всегда даёт, кормилец наш. А эти членские медяки по питерским заводам больно и собирать. Ещё 10 процентов на Всероссийское Бюро ЦК возьмёшь у местных организаций, но чтоб эти деньги за границу своими руками? Нет.