Красное колесо. Узел 3. Март Семнадцатого. Книга 1
Шрифт:
Этот бег был безумный – не атака, и не отступленье, Нелидов не успел его сметить и понять – как увидел ещё сзади тех накатывающий грузовой автомобиль с красным флажком. И этот красный флажок не объяснил ему, а только спутал. На Нижегородской он и каждый день видывал грузовики с красным флажком: они из городка огнестрельных припасов везли патроны и снаряды, и в знак того был флажок. И Нелидов на полминуты принял, что это такой же служебный взрывоопасный автомобиль, – и не подал команды к стрельбе по нему – да ведь ничьей же стрельбы ниоткуда
Всего и потерял полминуты или минуту. А как понял, что красный флаг – от революции, оттуда и пулемёты выставлены, там и ещё тряпки красные, – призвал свою команду быстро вперёд, захватить автомобиль, не дать ему открыть огонь!
Но в этот самый миг он уже оказался окружён толпой солдат, отделён от своих унтеров, едва не сбит с ног, палку его вырвали, в грудь уткнули винтовкой без штыка, к голове приставили револьвер!
Всё! Как безславно, безсмысленно, как глупо. Сразу – и конец. Привычной военной хваткой Нелидов сохранял волю к действию, – да сковал больной позвоночник, немая нога, весь схвачен, и два дула приставлены.
И ещё кто-то занёс над капитаном и шашку – в тесноте, где и ударить нельзя.
Но подбежавший сапёр перехватил руку с шашкой:
– Подождите, товарищи, может он с нами!
Почему – «с нами»? Оттого ли, что Нелидов не успел подать команды на стрельбу?
Но законы нечаянных спасений непредвидимы, и сколько их бывает. Ушла шашка – и оба дула оторвались. И уже капитана не убивали. Да даже и не спрашивали, с кем он. Все спешили дальше.
Со всех сторон он был захлынут смешанной солдатской и рабочей толпой, не видно вперёд к Маркевичу. Грузовик проехал.
Оглянулся Нелидов – без палки он стронуться не мог и достать-поднять не мог, – да где ж его команда?
Один только унтер решительный был рядом, вот уже и палку подавал. А остальные?
Обидно жгуче: иметь больше взвода – и не оказать сопротивления. Да всю толпу можно было разогнать с кучкою солдат мирного времени.
А вот она, команда, – дала себя оттеснить, а теперь, увидя, что с их капитаном не расправляются, – подступали с виноватым видом.
С таким виноватым видом, что – не хотели они к восстанию примыкать, но не хотели же и против него действовать!
Теперь всё же числом своим, в 120 плечей, толпу отодвинули. Да та и своим была занята: кричали-ликовали, кричали:
– Товарищи! Кресты освобождать!
– Товарищи! На Финляндский вокзал!
И туда отделялись струи.
Но всё было запружено, забито – оставалось с командой отступать в клинику. В этом им не мешали.
Как вошли все во двор – так припёрли ворота покрепче.
Унтеры были сильно облегчены тем, как дело кончилось, и повеселели.
А Нелидов с тоской думал: бабы, бабы! Где ж настоящие солдаты!
Пошёл к телефону, доложил в батальон, что произошло, мост прорван, свои предположения о Маркевиче, и что бунтовщики пошли на Кресты и Финляндский. А главные силы скорее всего будут атаковать московские казармы, грузовик с пулемётами покатил в ту сторону.
Построил команду во дворе, пытался подбодрить её, привести в порядок – но нет: выводить на улицу для действий – невозможно. Уж лучше б они оставались говеть…
87
Казармы Московского полка были в густом окружении заводов и рабочих кварталов. Будь они наполнены вооружёнными умелыми солдатами – они были бы замк'oм всяких тут волнений. Но в нынешнем составе они оказались – осаждённая корзина с цыплятами.
Да ещё – 3-я рота, где столькие с этой же Выборгской стороны. Да ещё – когда случалось строю московцев проходить по узкой улице в амуниции – женщины из лавочных хвостов с двух сторон кричали: «Да куда ж вас гонют, родимые? Да когда ж этому конец будет?» – и даже хватали прапорщика за рукав шинели.
Это окружение и это настроение рабочей стороны очень тут чувствовали солдаты.
К десяти часам утра караулы, разосланные в разные места Выборгской стороны, стали докладывать по телефону о больших толпах повсюду. Да и из московских казарм можно было видеть, как валят по Сампсоньевскому.
Позвонил капитан Нелидов: что Литейный мост прорван мятежниками.
Капитан Дуброва распорядился: команду поручика Вериго послать по Лесному проспекту в сторону Финляндского вокзала, а команде Петровского стоять за Сампсоньевскими воротами. Вериго был боевой офицер, а поручик Петровский только что из запаса, безо всякого боевого опыта и нерасторопный.
И именно к его команде по Сампсоньевскому подъехал грузовой автомобиль с двумя пулемётами, красным флагом, с десятком солдат и рабочих под водительством распущенного зверомордого преображенского унтера.
Автомобиль с ходу подскочил к самым воротам батальона – и некоторые спрыгнули, раскрывать ворота.
Петровский скомандовал своим на изготовку, одни взяли – другие стали разбегаться за снеговые кучи и ложиться.
Петровский скомандовал стрелять – оставшиеся дали два залпа, видимо в воздух, никого не ранив.
Грузовой автомобиль стал задним ходом отъезжать к Сампсоньевской церкви. Туда же отбежали от ворот, и отхлынула рабочая толпа, валившая за автомобилем.
Но эти залпы наделали другой беды: ведь ясно было, кто слышал их, что стреляли здесь рядом, – и значит, Московский батальон, свои, – и значит, в толпу?
Стали волноваться запертые по казармам запасные, особенно шаткая 3-я рота.
Успокоить её капитан Дуброва придумал послать полкового священника отца Захария, случайно оказавшегося в отпуску в Петрограде, и в казармах в этот день, – а что, правда, этому священнику лучше и делать, для чего их и держат? Поручил, чтоб любой ценой рота была успокоена.