Красное колесо. Узел 3. Март Семнадцатого. Книга 3
Шрифт:
С шумом вырвался тормозной пар, заклубился в межвагоньях.
Из одного вагона выскочили два рослых кубанца, выставили к двери сходни под красным ковриком и замерли по сторонам.
И замер перрон в тишине.
Ждали выхода Государя. Но он не выходил.
И тогда ссутуленный Алексеев пошёл в вагон.
И не было их минут пять. Дул резкий ветер. Стояли, но уже не «смирно», пригревая уши.
Какие-то главные слова там говорились в вагоне, сейчас.
Потом в двери вагона показался Государь – в форме кубанских пластунов, в бараньей папахе. Сошёл на платформу. Чуть улыбнувшись, отдал общую честь всему строю и поклонился, всем сразу.
За ним выходили – Алексеев; высокий пригбенный среброусый Фредерикс; и Воейков, вздорно вздёрнутый.
Никак не подтягиваясь, не строя себя для момента, Государь перешёл своей обычной невыступающей походкой. Как ни в чём не бывало.
Всегда неловкому, ему, вероятно, было вдесятеро неловче сегодня: перед своими подчинёнными офицерами явиться никем, ничем.
Государь пожал руку первому генералу в строю. (Лукомский остался в штабе.)
Дальше в шеренге стали снимать перчатки.
Государь медленно переходил вдоль фронта офицеров, здороваясь.
Иногда говоря незначащую, извинительную фразу, чтобы заполнить жуткую тишину.
Иногда просто задерживаясь на секунду, глаза в глаза.
Раза два как-то странно резко вскинул голову.
Близко был фонарь, и Свечин, стоя во втором десятке, разглядел, что Государь этим движением сбрасывает слёзы, чтобы ветер сорвал их и не надо было бы вытирать рукой.
Свечин не раз видел Государя близко и при полном свете, и бывал, в очередь, на высочайших обедах, и там тоже был подобный обход шеренги, и Государь жал руку, и стоял лицом к лицу, – но то всё бывало холодно, формально, незначительно.
А сейчас при слабом свете фонаря Свечин увидел похудевшее, постаревшее, с подвешенными глазными мешками жёлто-серое, даже землистое лицо отречённого императора – и сочувственно-твёрдо вник ему навстречу глазами, и с силой и полнотой пожал руку, запоздало добавляя мужества ему.
404
Опять Родзянко! Требовал генерала Алексеева срочно!
– У аппарата генерал-лейтенант Лукомский. Если Председатель Государственной Думы может передать мне, то я могу принять.
Сразу нагрузил:
– Положение тяжкое.
О, что ещё случилось, ради Бога?!
Нет:
– Когда вернётся генерал Алексеев и подойдёт к аппарату?
– Генерал Алексеев встречает Его Величество. Я затрудняюсь сказать, когда вернётся. Но я в курсе всех вопросов и могу ответить.
Ну что ж, Родзянко и покладист, готов говорить. Да оказывается, и дела не только не тяжкие, но даже очень благоприятные – или что повернулось за последнюю минуту?
– Могу вам сообщить, что сегодняшний день проходит спокойнее. По-видимому, всё приходит более или менее в порядок.
…Вчера пришлось войти в соглашение с левыми партиями. Ценою нескольких, так сказать, общих положений заручиться их обещанием прекратить безпорядок. А то – уже начиналась форменная анархия, значительно более неудержимая, чем в 1905 году…
– Безпорядки были уже настолько велики, что грозили перейти в поголовную резню и общую потасовку населения и солдат.
(Волосы дыбом от такой картины – чтобы весь двухмиллионный Петроград тузовал друг друга! И как же? – штатские против военных или между собой тоже??)
…И вот, дабы избежать сплошного кровопролития, решили войти в соглашение с левыми. Главный их пункт был – необходимость Учредительного Собрания. Ну, там ещё некоторые требования всяких свобод. Да русский народ вполне заслужил их пролитием крови на полях битвы. И вот:
– Сегодня значительно тише. Солдатские бунты ликвидируются, нижние чины возвращаются в казармы, и город мало-помалу принимает приличный вид. Надеюсь, что скоро заработаем на оборону и на организацию необходимой победы.
Пока аппарат это всё лил – вошёл сумрачный Алексеев с больным лицом, уже подбирал и читал ленту.
Непонятно оставалось, в чём срочность вызова и чего Родзянко хочет.
…А иного выхода у правительства не было.
– Акт отречения Государя встречен спокойно, хотя, по моей просьбе, ещё не опубликован. А, вот:
– Соблаговолите сделать распоряжение о немедленном его опубликовании, а вместе с ним одновременно акт отречения великого князя Михаила Александровича…
И вот его полный текст.
– Хотя эти акты не опубликованы, но слух о них повсюду прошёл и встречен населением со всеобщим ликованием. Произведен салют с крепости новому правительству в 101 выстрел.
Завтра Родзянко передаст и текст новой присяги, которую соблаговолите привести в исполнение. А теперь – какие известия с фронта?
Не перебил бы сам себя вопросом – можно бы так и читать, и читать его до полуночи.
– У аппарата генерал Алексеев. На фронте благополучно. … Но слухи в течении всего дня проникали в ряды войск, порождали недоумение и могли кончиться худо. И…
– …безотрадно положение Балтийского флота. Бунт почти на всех судах. Боевая сила флота, по-видимому, исчезла.
Как это ему передать в каменную голову?
– Весной придётся воевать без Балтийского флота, и это может быть гибельно. А всё – результат промедлений: чинам флота не объяснили суть акта 2 марта.
Однако Алексеев уже вышел из обморочного повиновения этих двух дней, наоборот, разбередился от встречи с Государем и его ласковости. И теперь сумел послать Родзянке даже пообиднее: