Красное колесо. Узел I. Август Четырнадцатого
Шрифт:
Житомир, 4 мая. Во время облавы задержано свыше тысячи дезертиров, обнаружены огромные запасы денатурата и 20 тысяч рублей золотыми монетами.
Пермь. Совет рабочих депутатов закрыл безпартийный «Вестник Пермского края» за перепечатку иронической заметки из столичного юмористического журнала.
Цинизм военнопленных. Феодосия, 1 мая. Снялась с работ часть военнопленных и предъявила ряд требований, среди них: требуют женщин для сожительства.
Симферополь, 2 мая. Ввиду усиленных слухов о предстоящем приезде в Евпаторию Ленина, ИК СРСД Евпатории постановил: признать в принципе приезд Ленина
ЧЕСТВОВАНИЕ МИЛЮКОВА. 4 мая в зале городской думы состоялся вечер памяти Герцена. С речами выступили академик Котляревский, проф. Кареев, Вера Фигнер. По желанию массы публики, переполнившей зал, – Родичев по телефону пригласил приехать П. Н. Милюкова. Как только он появился в зале – ему была устроена грандиозная овация, продолжавшаяся около получаса. Все присутствующие как один человек встали с мест. Дамы засыпали бывшего министра иностранных дел цветами. К нему тянутся сотни рук, машут платками, и он был пронесен на руках через весь зал. После этого П.Н. Милюков произнёс речь об идеалах Герцена, осуществлённых текущим моментом.
ЗА МОНАСТЫРСКИМИ СТЕНАМИ. …по всему фронту монастырей московской митрополии в среде монашествующих идёт брожение… Горячий протест сознательной части монашества против крепостного права, которое осуществляли за монастырскими стенами… Началось в Донском монастыре, затем в Симоновом, в Даниловом… в сторону раскрепощения от гнёта настоятелей и настоятельниц… Массу нареканий вызывают архиерейские кухни. Общий стол монашествующей братии давно отошёл в область преданий… Необходимость созыва всероссийского монашеского съезда…
СПЛЕНДИД—ПАЛАС.В ВОДОВОРОТЕ СТРАСТЕЙ. – ЗАПРЕТНАЯ НОЧЬ.
Еврейская труппа. ХИНКЕ-ПИНКЕ – оригинальная оперетта.
Бедная женщина желает отдать навсегда мальчика.
178
Или правда всеобщая жизнь всё затрудняется, затрудняется с течением лет – или это нам в молодости всё кажется светлее и легче? Например, благословенные годы Пешехонова, когда было ему 30 лет, последние годы XIX века, и он работал в полтавском земстве статистиком. Среди малороссийской сытой степи, с ветряками и меловыми хатками, этот сытый, ублажённый, вечно дремлющий город на горе, избывающий садами, глянцеволистыми мощными тополями, – как легко было там жить! ещё особенно легко в этом широком тепле. Медленно катятся тарантасы по улицам, медленно собираются в свою управу земцы – дружеская компания взаимопонимающих, единомыслящих интеллигентных людей, есть и бывшие ссыльные, конечно. Служебный день наполовину состоит из разговоров, проектов о дальнем будущем, неторопливо-обрядного курения – а в полдень на чай собираются вместе из разных комнат, а уже в два часа, в начале зноя, расходятся по домам, поедать кавуны. И темп жизни – не гонит в спину, не боишься никуда опоздать, много читаешь, много думаешь, и уверенность: возьмёт наша верх! и выведем мы Россию на «широкую, ясную»…
И вот – кажется, вывели?! – но за два месяца, по никаким предсказаниям, как же всё вдруг стало кошмарно рушиться, посыпалось прахом, задымило, – горло сжимает: как же это остановить? кто же это остановит??
А война погоняет – и охватывает ужас, что Россия может не успеть вывернуться?
Только и остаётся надеяться, что мы, социалисты, войдя во власть, исправим, – а кто ж другой сегодня это сможет? Народно-социалистическая партия Пешехонова никак
Чуть не угодил Пешехонов министром внутренних дел. Ну, обошлось министром продовольствия, – да разве продовольствие обособлено? а как выхватить его из других видов товарного снабжения? от фабричных производств? от транспорта? и во всё это быстро-быстро войти. Правда, облегчается тем, что Шингарёв эти месяцы двигался, в общем, в правильном направлении – на государственную монополию, к равномерному распределению продуктов по всей России, к подавлению всяких жадных торговцев, купцов, посредников, – только ещё недостаточно решительно. (Какой благословенный порядок испытаем мы все, когда устроим нашу жизнь вообще без торговцев!)
Но прежде всякого дела сегодня с утра Пешехонов с Черновым как два главных министра по крестьянству должны были ехать представляться на съезд крестьянских депутатов. И правильно: навсегда кончилось наше «хождение в народ» – вот сам народ пожаловал к нам.
И поехал Пешехонов опять в тот Народный дом на Кронверкском, который он недавно отстаивал от пулемётчиков. А там председательствующий Авксентьев ещё с 11 часов оперировал, избирал себе десяток товарищей председателя (кандидатуры подготовлены оргбюро, и в основном видные социалисты), десяток секретарей, комиссии, – к полудню приехали два министра, вышли на сцену под аплодисменты зала. (А депутаты плохо подъезжали.) И самоуверенный красавец Чернов, не сверяясь с коллегой, пошёл на трибуну первый. Одну длинную речь он уже вчера произнёс тут на открытии съезда – а сегодня, перед теми же слушателями, был неистощим и на новую:
– …Всё, что старый строй считал человеческой пылью, поднялось под ветром негодования и гнева, а пустота, которую он устраивал вокруг себя, – свалилась на нас.
Думали, мол, ждать до Учредительного Собрания, но власть не оказалась цензовикам по плечам. И вот они вынуждены были обратиться за выручкой к Совету рабочих депутатов.
Сам звук голоса был природно красив, а ещё он выделывал им рулады:
– Если была бы возможность – организованная трудовая демократия и теперь предпочла бы отдалить момент вступления в правительство. И вот я ставлю перед вами вопрос: должны ли социалисты, которые пользуются вашим доверием, – должны ли мы взять в наши крепкие руки устроение российской жизни? Разумеется, все наши силы мы поставим на карту, на служение этому делу – устроить наследство, разорённое имение, которое до сих пор было романовской вотчиной, а теперь наша любимая дорогая родина. И если вы решите этот вопрос положительно – только тогда мы пойдём к власти.
И голос с места:
– Даём вам наше благословение!
Да только беда, что всё это декламация: вхождение в правительство решено на Исполкоме ещё четыре дня назад, и само правительство составлено окончательно сегодня ночью, и всей этой части красивой речи Чернов мог и не говорить. С озабоченностью присматривался Пешехонов к нему. Слава его в эсеровских кругах была огромна, а человек он был заграничный, да и очень литературный. Литературный, конечно, был и Пешехонов, но воспитан на зорком Глебе Успенском, а Чернов – на красных крыльях Интернационала и Циммервальда, – и как вот он сейчас практически вывернется с землёй? В те счастливые мечтательные годы все мы, и даже наши лучшие умы, произнося «отчуждение земель», «передача всей земли крестьянству», – никто никогда, ни практики, ни теоретики безпечно не подсчитывали: а сколько же в России удобной земли, какая ещё не у крестьян? – и оказалось: всего-то четвёртая часть!.. А как её разделить, неравно разбросанную, между неравными жаждами краёв и губерний, – и сколько же достанется на едока? Только в самые последние месяцы стали смущённо не находить этой вожделенной земли, подбираться к ответу: «достанется на едока с гулькин нос». И как раз сегодня даже «Известия» Совета, значит прямо для народного читателя, вынуждены опубликовать и этот расчёт, и этот вывод: «Не будет земельного запаса для того, чтобы наделить всех желающих по трудовой норме». Напечатано! – но малограмотные миллионы ещё когда это прочтут и поймут? – а что тогда поднимется?