Красное колесо. Узел II. Октябрь Шестнадцатого
Шрифт:
– Броневой дивизион оттуда уже выехал, – возмутился с кушетки судья Чистосердов.
– Нет, простите, он остался там.
– Нет, простите! – вскочил и Козловский, и надулся. – Он пребывает там, даже вывеска его висит, вы можете прийти проверить.
Ленин, оперевшись об оба колена, локти в стороны, заливался в мелкой дрожи, тряслась рыжеватая бородка:
– Ну хорошо, это вопрос второстепенный.
Оба сели. Агабабову:
– А что скажете вы?
– А я, – поднялся длинный мрачный Агабабов, – въехал по распоряжению Военной комиссии для реквизиции гаража балерины и её автомобилей. Но машин уже не оказалось, поставили революционные. А Кшесинская всё бросила – и
– Я решительно протестую! – взнегодовал подбоченный Хесин, меча подбодряющие взгляды. – Моя доверительница оставила и повара, и провизии на месяц. А неожиданные квартиранты всё это съели.
Богдатьев, рука ко рту, как артист подаёт «в сторону»:
– И выпили два ящика шампанского.
– Не знаю, не видел, – отрицал невозмутимый Агабабов.
– Это – тоже вопрос второстепенный, – присудил судья. – Но вот я, Хесин, прочёл вам три сенатских разъяснения. Вы говорите – вы сохранили имущество. Но охрана имущества не даёт права на имущество. Мало ли что говорит толпа – слухи о царской фаворитке, угрозы разгрома… Например, есть слухи, что вы привезли из Германии в дом моей доверительницы немецкое золото, я же этого не повторяю перед судом. – Голос всё-таки вздрагивал смехом. – Я апеллирую к законному порядку! Броневой дивизион не имел никакого приказания революционных властей занять особняк, это установлено фактически. Но дивизион уже уехал. И вы тоже – как въехали в один-два дня, так можете в один-два и выехать! Закон есть закон – и вы не можете им пренебрегать! А вы совершили беззаконие.
– Без-за-коние? – импульсивно вскочил Козловский и живо забегал по комнате, маленький, толстенький, по затоптанному, давно не натёртому паркету. – Здесь говорят о беззаконии? Да как вообще можно говорить о законном и незаконном в революции?? В разгар революции – кто думает о законности, когда сама революция по существовавшим к тому моменту законам является беззаконием, караемым смертной казнью? Революция и закон – понятия несовместимые! Да ваш сегодняшний суд, восприявший свою власть от Временного правительства, тоже являлся судом беззаконным, если в духе законов царского времени! Да по тому старому закону и само Временное правительство подлежит виселице!!
Ленин захохотал, схлопнул ладони над собой:
– Великолепно, Меч! Умри, лучше не скажешь!
– А какое право оно имело захватить Мариинский дворец? Зимний? – доколачивал Козловский. Как опытный юморист, он был почти совсем серьёзен. – Сейчас мы создаём новые формы общественной жизни, и закон может опираться только на общество, а не наоборот!
А Богдатьева и тем более не удержишь, вскочил и, добавляя к скандалу:
– В революцию законы создаёт улица! Настоящий творец права – улица!
– Ка-ак? – отбросил обе руки над собою Ленин, изображая ужаснейшее изумление судьи Чистосердова. – Как это может быть? Если улица диктовала бы волю, то… вожди революции были бы в ужасном положении.
– Так оно и есть, – осклабился Богдатьев, быть может вспоминая листовку ПК 21 апреля. – В революционном правотворчестве участвует весь народ. Революционное движение начинается всегда на улице, и так развивается процесс творчества нового права.
– Верно!! – утвердил Ленин победно. – В таком случае я предлагаю вам покончить миром.
– В таких случаях и поступают по совести, – любезно согласился Богдатьев. – Или дают приличный срок для выезда, или оставляют жить. В Петрограде нет свободных помещений. Если земгорсоюз реквизирует помещения с разрешения властей – почему этого не может сделать клуб солдат? Исполнительный Комитет не посылал нам бумаги о выселении, потому что таким большим организациям – куда же деться? Оставьте дом у нынешних квартирантов до конца войны.
Ленин смягчил:
– Или не меньше как на два месяца.
А уж за два месяца революция шагнёт гигантски.
169
4-го мая, к трём часам дня, покинув всё неотложное, поехал Шингарёв на Кронверкский в Народный дом: торжественно открывался съезд Советов крестьянских депутатов всей России, и кому же, как не министру земледелия, могло Временное правительство поручить приветствие?
Хотя, уже преданный ими, какой же он был ещё министр земледелия? После вчерашнего ныла в нём глухая тёмная пустота. А спешить работать – надо.
Присоединили его к президиуму из одних социалистов – и, отсюда оглядев двухтысячный зал, партер, ложи, два верхних яруса, Шингарёв удивился: а где же крестьяне? Редкими малыми кучками видел он их зипуны или деревенские пиджаки – а то всё солдатские шинели да обычная городская публика. (Городские сидели без шапок, а солдаты и мужики в шапках.) Спросил у соседа: где же крестьяне? А, мол, есть делегаты не крестьяне, но по доверенности от крестьян: вопросы ведь будут не специфически аграрные, а общеполитические; выбирали, насколько позволяло время. Съезд продлится две-три недели, ещё будут подбывать.
И – пропало настроение Шингарёва, что он тут сейчас с крестьянами поговорит лицом к лицу. Уж скорей бы давали ему слово, отговорить приветствие да уехать.
Но куда там! Чем меньшая толика крестьян необъятной России тут собралась – тем больше раздували помпу.
Стенографистки, внизу от трибуны, приготовились строчить.
Вышел открывать съезд какой-то эсер Маслов – одет не празднично, без белой рубашки и галстука. Очень свободный в движениях, и голос звонкий:
– Граждане! В истории России и русского крестьянства мы в первый раз в вашем лице имеем центральный орган всего российского крестьянства, избранный так свободно и представленный так полно. Историческое наследство, которое мы получили, огромно и тяжко. Это – забитость и убитость прав трудовых широких масс. И – механичность российских связей, которые держали нас просто как картошку в мешке. А теперь революция уничтожила прежние государственные скрепы, и мы переживаем некоторые болезненные явления. Перед глазами наблюдателя…
Не слишком ясно для крестьян. И – какого ещё наблюдателя?..
– …чеканно выступает развернувшаяся пружина, которая в течение сотен лет была насильственно согнута. Но это чувство своих прав действует слишком сильно, и я с грустью констатирую, не осудите за нотки печали…
Ну-у-у-у…
– Мы находимся на празднике, но действительность, которая нас окружает, часто вызывает больше жути. Нормально ли, что когда в стране большие запасы хлеба, мы не даём его в армию и в города, и некоторые районы близки к катастрофе?.. Съезд должен поставить своей задачей кристаллизацию народных сил. Заставить крестьянство помнить не только о его правах, но и об обязанностях перед родиной. Иметь в виду интересы светлого будущего! Объявляю Совет Крестьянских Депутатов Великой Русской Земли – открытым! Желаю вам успешной работы на пользу страстотерпца русской земли. Организационное бюро предлагает избрать почётным председателем съезда – Бабушку Русской Революции!! – тут голос он поднял до пронзительности.