Красное колесо. Узел IV Апрель Семнадцатого
Шрифт:
49 лет, и он совершенно здоров, полон сил телесных и душевных. Он очень уж рано воцарился – но зато и рано расстался с царствованием. И если ещё предстоит долгая жизнь – то может быть счастливая полоса частной жизни, уж теперь постоянно в кругу семьи.
Только больно, особенно в эти памятные дни, не иметь никакой переписки с Мам'a. Что с ней? В газетах – глупые и противные статьи об обысках у них в Крыму. Все мысли – с Мам'a.
Наконец уже настолько подсохла вытаявшая земля, что решили устраивать огород, – и как раз под окнами Аликс, чтоб она нас там всегда видела. Начали копать гряды позавчера. А сегодня, в воскресенье, –
И работали замечательно, до пота, солнце здорово пекло. Какая это благородная, возвышающая и вразумляющая работа – копка земли под посадку, под посев. С большим вниманием к этой разрыхленной рассыпчатости, имеющей такую дивную силу давать жизнь растениям. Со вниманием освобождать плодородие ото всего, что выросло бы сорняками и заглушило бы доброе дело. Смотреть, как шевелятся дождевые черви, и радоваться, что их не разрезал. И непередаваемый запах земли, разгорячённой под солнцем, и запах увядшей травы. Древнее занятие! Ещё когда не было ни Византии, ни Греции, ни Вавилона – а уже так копали.
Масштабы тысячелетий! И что в них мы? и что наша история?
Возвращались к вечеру во дворец – счастливые, прокалённые, загоревшие, сладко утомлённые. Мыть руки, переодеваться.
И тут прочли об отставке генерала Корнилова с Округа. И объяснялось: по причине безответственных вмешательств в распоряжения военных властей (только не назывался Совет).
И – можно понять отважного честного генерала. (Аликс не обижалась на него за арест, он благородно себя вёл.)
Трудней понять военного министра: как же он всё это мог допустить?
Господи, Господи, что же готовит Твоё Провидение нашей бедной России?..
Да будет воля Божья над нами!
Записал так в дневник, и после восклицательного поставил Крест.
135
Прибывает на фронт маршевая рота: офицер, кучка солдат и длинный список бежавших по пути. Не желаем брать винтовки, устали!
Как по дому я скучаю,Дождался теперь случаю:Жизнь, свобода – у окна,Ни на хрен нужна война.На Двинском участке фронта солдатская толпа видела проходящих немецких офицеров-парламентёров. Один из них успел громко сказать по-русски:
– Мы приезжали с мирными предложениями. Но ваши начальники не желают мира.
Фраза передалась по полкам, вызвала волнение и ропот: бросим фронт!
Срок возврата дезертирам раньше объявлялся до 15 апреля. Но, узнав из газет, а иногда уже воротясь на свою прифронтовую станцию, из разговоров, что срок явки теперь перенесен до 15 мая, – иные тут же поворачивали и ехали домой ещё на месяц.
Депутаты ГД Гронский, Демидов и Дуров, объезжая восемь корпусов на фронте, уже не первый раз встретились со случаем, что батальон, назначенный идти на смену в окопы, отказывается: он уже давно на фронте, а пусть идёт кто-нибудь из тыла. Депутаты отправились в этот батальон и пытались
– Наши дорогие гости, члены Государственной Думы, желают послужить отечеству вместе с нами. Большое им спасибо. Зачисляю их в 1-ю головную роту.
Депутаты тут же пошли, пристроились к роте и просили командира роты выдать им обмундирование. Когда солдаты увидели, что депутаты действительно готовы идти в окопы, то стали кричать: «Мы – идём!» Тут от полкового комитета выступил вольноопределяющийся:
– Господа депутаты! Если вы поступите к нам рядовыми – это разнесётся, и станут говорить, что мы не хотели исполнить свой долг, и это наложит на нас клеймо позора. Мы умоляем вас не настаивать на своём решении.
Тут весь батальон, во главе с командиром, принялись просить депутатов отказаться, а несколько пожилых солдат стали и на колени. Демидов не выдержал сцены и удалился. Двое других сказали, что хотя бы до окопов пойдут с батальоном, – но просили их и этого не делать: «Сами пойдём!» Священник прочёл молитву – и батальон пошёл.
В середине апреля Ахтырский полк 137-й дивизии отказался сменить на позиции Полтавский полк: потому-де, что мало штыков в ротах. С большим трудом исходатайствовали ему пополнение, и оно пришло в начале мая. Но 6 мая Ахтырский полк снова отказался сменить на позиции, теперь Северо-Донецкий полк: потому-де, что не доверяют начальнику дивизии. Начальник дивизии оставил пост – но Ахтырский полк теперь заявил, что пойдёт на позиции не раньше 1 июня. По его примеру 8 мая и Волчанский полк, тоже стоявший в резерве, отказался сменить Чугуевский полк, и угрожали насилием в ответ на уговоры своего офицера. Тот офицер застрелился.
Даже бывшая деникинская «Железная» дивизия на Румынском фронте отказалась вести инженерные работы, поняв, что они есть подготовка к наступлению.
Ей последовала и соседняя стрелковая дивизия.
Солдаты многих частей теперь не хотели производить и вообще никаких работ – даже по простому поддержанию порядка. Окопы и ходы сообщения стали осыпаться, отхожие ровики не поправляются, переполняются дерьмом – и солдаты стали испражняться просто в ходах сообщения. Перестали и рубахи стирать.
Сменяющая часть отказывается принять окопы, потому что всё загажено. Сдающая уверяет: ничего не знаем, мы принимали зимой, всё было под снегом.
Пьянство, играют в карты.
Два наших пехотинца просидели весь день в окопах у немцев, вечером вернулись пьяные. В ту же ночь к нам перебежал эльзасец и рассказал, что эти двое там говорили: «Почему вы на нас не наступаете? Вы нас возьмёте голыми руками» – и объясняли, где какие роты, где пулемёт. Полковой комитет арестовал обоих. Пришли из их роты: «Если не освободите – расстреляем весь комитет». Освободили.