Красное крещение
Шрифт:
55
Ноги понесли Петра прямо через огороды к реке, туда, где сегодня до ранней зорьки он совершал Великое освящение воды. Дойдя до камышовых зарослей, Петр не стал их обходить, а пошел напрямую, ломая сухой камыш и утопая в глубоком снегу. Но, не дойдя до речки, вдруг сел прямо на снег и затосковал, причитая:
— Господи, почто Ты меня оставил? Ты ведь вся веси, Ты веси, яко люблю Тя? — Славянский язык Евангелия ему представлялся единственно возможным для выражения своих поверженных чувств.
Крупные слезы текли из глаз Петра и терялись бесследно в густой, темной с проседью бороде.
— Ах ты! — вырвался у Петра возглас удивления и ужаса.
56
Около проруби на принесенной с берега коряге сидел Коган. Он зябко кутался в тулуп. Перед ним стоял раздетый Степан со связанными руками. С головы юноши стекала вода. По бокам, поддерживая его, стояли Брюханов и Зубов. Коган махнул рукой, и красноармейцы вновь стали медленно на веревках опускать Степана в прорубь. Подержав немного в воде, они, снова вытащив, поставили Степана перед Коганом.
— Ну, будешь отрекаться сейчас или тебе еще не хватает аргументов? Так вот они. — И Коган указал рукой на прорубь.
Степана трясла мелкая дрожь. Но он, кое-как совладав с собой, отрицательно замотал головой.
— Да что мы с ним возимся? Товарищ комиссар, — нудно-просительным голосом заскулил Зубов. — Под лед его на корм рыбам, и всех делов.
— Нельзя под лед, Зубов, нельзя, — Коган поднял указательный палец вверх, — людей надо перевоспитывать, иногда и такими методами.
— Да хрен перевоспитаешь этих фанатиков, только мерзнем тут из-за них, — зло проговорил Брюханов и заорал на Степана: — Ты че, гад ползучий, контра, издеваешься над нами?! — При этих словах он с размаху ударил Степана в лицо кулаком, у того пошла кровь из носа.
— Господи, — негромко сказал Степан, — прости им, не ведают, что творят.
— Чего? Чего он там лопочет? Не слышу, — наклонил к Степану ухо Зубов.
— Это он у тебя прощения просит, — засмеялся Коган, — за то, что издевается над тобой. Так что ты уж, Зубов, прости его, пожалуйста.
57
Холодная пропасть в душе отца Петра при виде Степана стала заполняться горячей жалостью к страдальцу.
Хотелось бежать к нему, что-то делать, как-то помочь. Но что он может против троих вооруженных людей? Безысходное отчаянье заполнило сердце отца Петра.
Петр обхватил голову руками и тихо заскулил, словно пес бездомный, а потом нечеловеческий крик, скорее похожий на вой, вырвался у него из груди, унося к небу великую скорбь за Степана, за матушку и детей, за себя и за всех гонимых страдальцев земли Русской. Этот вой был настолько ужасен, что вряд ли какой дикий зверь
Мучители вздрогнули и в замешательстве повернулись к берегу, Коган выхватил револьвер, Брюханов передернул затвор винтовки. Вслед за воем раздался вопль:
— Ироды проклятые, отпустите его, отпустите безвинную душу.
Тут красноармейцы разглядели возле камышей отца Петра.
— Фу, гадина, как напугал, — облегченно вздохнул Зубов и тут же зло заорал: — Ну погоди, поповская рожа! — и устремился к Петру.
Брюханов, схватив винтовку, побежал в обход, стараясь отрезать Петру путь к отступлению. Отец Петр побежал на лед, но, поскользнувшись, упал, тут же вскочил и кинулся сначала вправо и чуть не наткнулся на Зубова, развернулся влево — а там Брюханов. Тогда отец Петр заметался, как затравленный зверь, это рассмешило преследователей. Зубов весело закричал:
— Ату его!
И, покатываясь со смеху, они остановились. Зубов, выхватил нож и поигрывая им, стал медленно надвигаться на отца Петра. Тот стоял в оцепенении.
— Сейчас мы тебя, товарищ попик, покромсаем на мелкие кусочки и пошлем их твоей попадье на поминки.
Отцу Петру вдруг пришла неожиданно отчаянная мысль. Он резко развернулся и что есть силы рванул ко второй проруби, о которой преследователи ничего не подозревали, она уже затянулась корочкой льда и была присыпана снежком. Не ожидая такой прыти от батюшки, Зубов с Брюхановым недоуменно переглянулись и бросились следом. Тонкий лед с хрустом проломился под отцом Петром, и уже в следующее мгновение Зубов оказался рядом с ним в темной холодной воде. Брюханов сумел погасить скорость движения, воткнув штык в лед, но, упав на лед, его тело по инерции продолжало скользить до самого края проруби.
Зубов, вынырнув из воды с выпученными от страха глазами, схватился за край проруби и заверещал что было сил:
— Тону, тону, спасите! Брюханов, руку, дай руку, Бога ради!
Брюханов протянул руку, Зубов судорожно схватился за нее сначала одной рукой, а потом другой, выше запястья. Тот, поднатужившись, стал уже было вытягивать Зубова, но подплывший сзади Петр ухватился за него. Такого груза Брюханов вытянуть не мог, но и освободиться от намертво вцепившегося в его руку Зубова тоже не мог и, отчаянно ругаясь, стал сползать в прорубь, в следующую минуту оказавшись в ледяной воде. Неизвестно, чем бы это все закончилось, не подоспей вовремя пришедший на реку Крутов. Он подобрал валявшуюся винтовку и, взявшись рукой за ствол, ударил прикладом в лицо отца Петра. Тот, отцепившись от Зубова, ушел под воду. В следующую минуту Крутов вытянул красноармейцев на лед. Из-под воды снова показался отец Петр.
— Господи, Ты веси, Ты вся веси, яко люблю Тя, — с придыханием выкрикнул он.
— Вот ведь какая гадина живучая, — озлился Зубов и, схватив винтовку, попытался ударить отца Петра, целясь прикладом в голову, но попал вскользь, по плечу.
Отец Петр подплыл к противоположному краю проруби; ухватившись за лед, поднапрягся, пытаясь вскарабкаться, непрестанно повторяя:
— Ты веси, яко люблю Тя...
В это время подошедший к проруби комиссар выстрелил в спину уже почти выбравшемуся отцу Петру из револьвера.