Красное самоубийство
Шрифт:
О чем писали и говорили
«Предвоенная пропаганда – книги, песни, кино – все, что годами въедалось в сознание, – разрабатывала лишь вариант наступления и победы: на чужой территории, малой кровью. И если можно понять причины военной и экономической неподготовленности к войне, если можно понять страх Сталина, если можно объяснить причины его политики 1939–1941 годов, то уж ничем нельзя объяснить и простить ему, более всех понимавшему неизбежность войны, то, что наша нация была морально не подготовлена к самозащите. И эта неподготовленность играла не последнюю роль в военном поражении лета и осени 1941 года».
Д. Самойлов. «Памятные записки»
Наш интернационализм в 30-е годы, пусть и достаточно демагогический и чрезмерно классовый, давал порой любопытные плоды.
Потом китайцев с их прачечными как ветром сдуло, все они бесследно исчезли, их накрыла очередная волна массового террора.
«Мы имеем пока только патриотические инстинкты. Мы еще очень далеки от сознательного патриотизма... Я не научился любить свою родину с закрытыми глазами, с преклоненной головой, с запертыми устами. Я нахожу, что человек может быть полезен своей стране только в том случае, если ясно видит ее; я думал, что время слепых влюбленностей прошло, что теперь мы прежде всего обязаны родине истиной... Мне чужд, признаюсь, этот блаженный патриотизм, этот патриотизм лени, который приспособился все видеть в розовом свете и носится со своими иллюзиями и которым, к сожалению, страдают теперь у нас многие дельные умы».
П. Чаадаев
«...Должен вам сказать, что многое в вашем послании глубоко верно. Действительно, нужно сознаться, что наша общественная жизнь – грустная вещь. Что это отсутствие общественного мнения, это равнодушие ко всякому долгу, справедливости и истине, это циничное презрение к человеческой мысли и достоинству поистине могут привести в отчаяние. Вы хорошо сделали, что сказали это громко. Но боюсь, как бы ваши исторические воззрения вам не повредили... Наконец, мне досадно, что я не был подле вас, когда вы передавали рукопись журналистам...»
Из письма А. Пушкина П. Чаадаеву
Героизм, раболепие и ненависть
В те годы много писали и говорили о героизме и о подвигах. Сам по себе культ героизма, пусть даже воинского, мог бы и не вызывать возражений, но в то время каждого героя обязательно называли «сталинским». Тогда все, что заслуживало внимания и одобрения, было непременно «сталинским». Так, например, и писали: «Если нужно, наши летчики спокойно и гордо отдают свои жизни за любимого Сталина». Не за Родину, не за народное дело, а вот так – «за любимого Сталина». Кстати, этот самый распространенный тогда эпитет, «сталинский», требует уточнения. Его тогда так затерли, что смысловое его значение всерьез никем (кроме, может быть, самого Сталина) не воспринималось. Героев этот эпитет не возвеличивал и не умалял. Тем более, что им этого и не требовалось, они действительно совершали подвиги. И хотя доблесть каждого из них всеми средствами пропаганды превращалась в еще одну песчинку в нараставшей лавине культа Сталина, сами по себе эти подвиги и герои меньше не становились. И народ почитал своих славных, как правило, молодых героев не за то, что их «вырастил Сталин», а за их конкретные дела.
Самым главным героем в то время стал военный летчик. В тридцатые годы появился человек, чье имя стало легендарным, чью прижизненную славу можно сравнить только с гагаринской. Это был Валерий Чкалов. Он приобщился к бессмертию, совершив перелет в США из Москвы через Северный полюс без посадки. По тем временам это был подвиг из подвигов. К тому же это был русский богатырь с открытой душой и дерзким характером, с острым умом, отточенным передрягами непростой жизни. Нужно было быть именно Чкаловым, чтобы сказать после приземления на берегу американской реки Колумбия слова, покорившие Америку и весь мир. Он тогда заявил, что есть реки Колумбия и Волга, которые находятся на разных континентах, имеют различный нрав и характер, их берега окружают разные горы и леса, но они текут по одной и той же планете, не мешая друг другу, и в конечном счете являются элементами одного и того же мирового Океана. Так и народы Советского Союза и США должны жить на земном шаре: мирно и совместной работой украшать океан жизни человечества. Такого тона, яркости и глубины наша официальная пропаганда тогда не знала. Да и сегодня такие мысли кажутся у нас само собой разумеющимися далеко не всем. Нужно было быть именно Чкаловым, чтобы высказать их в 1937 году в Соединенных Штатах!
Главное было в том, что слава Чкалова обрела огромную материальную силу. Кто подсчитает, сколько десятков тысяч юношей пошли по его стопам и сели за штурвал боевого самолета. Недаром Александр Покрышкин, трижды Герой Советского Союза, вспоминал: «Мне еще не было и двадцати лет, когда Валерий Павлович Чкалов уже развернул свои крылья в полете. Я еще только мечтал учиться на летчика, помню, пришел в авиационную школу... “Тебе обязательно надо быть летчиком, – говорит мне начальник, – и, вероятно, таким, как Чкалов?” – “Обязательно”, – угрюмо ответил я. “Что мне с вами делать? – усмехнулся начальник. – Все хотят быть Чкаловым”».
И в самом деле, еще до войны появилось немало других героев-летчиков, тоже необычных, ярких личностей, красивых душой и телом. Вслед за Чкаловым таким всенародным любимцем стал Анатолий Серов, он был на шесть лет моложе Чкалова и вспоминал, что еще в летней школе в его жизнь «вошла легенда о человеке с сердцем орла и умом ученого». Серов говорил: «Факты из его жизни представали перед нами, неоперившимися птенцами, как подлинные чудеса... Его пример воспламенял нас, молодых авиаторов, открывал перед нами увлекательные перспективы, вызывал желание учиться у него, подражать ему... Величие и обаяние Чкалова давно уже пленили нас, молодых летчиков. Я и мои товарищи летчики-истребители росли и формировались под влиянием Чкалова».
На пропаганду такого рода, можно сказать, романтического милитаризма среди самых широких масс тогда были направлены неисчерпаемые силы официальной власти. Так, в Москве, на Тушинском аэродроме ежегодно устраивались так называемые воздушные парады, на которые я регулярно ходил с отцом. Я был свидетелем виртуозных номеров, которые проделывала в небе ведомая Серовым пятерка истребителей. Их мастерство казалось просто фантастическим. Эффектно окрашенные в светло-вишневый цвет, пять стальных птиц неожиданно появлялись в небе перед тобой и прямо над твоей головой, словно привязанные друг к другу, проносились так низко, что, казалось, от ревущих моторов содрогалась земля. Потом Серов оставался в небе один и начинал демонстрировать воздушную акробатику. Он стремительно взмывал ввысь, камнем падал вниз, едва не коснувшись при этом земли, снова выравнивал самолет, и послушная ему машина кувыркалась, делала петли, ложилась на спину, входила в штопор... А внизу, на траве необъятного поля, десятки тысяч восторженных зрителей в течение нескольких часов были свидетелями захватывающих событий, в которых участвовали сотни самолетов, как военных, так и гражданских. Последние – под управлением рабочих и бухгалтеров, инженеров и студентов из множества аэроклубов, спортивные самолеты под управлением штатских асов, воздушные лайнеры гражданской авиации, бесчисленные вертолеты (их тогда называли автожирами), тяжелые воздушные корабли с прицепом из нескольких планеров, огромные дирижабли, десант парашютистов и даже... бомбардировщики, точно громившие наземные цели...
Не менее эффектные демонстрации могущества нашей авиации (не говоря уже о танках и других наземных войсках) проходили в небе над Красной площадью во время традиционных военных парадов. Я их, разумеется, не пропускал и всегда сопровождал отца, которому было положено там быть. После прохождения войск начинался воздушный парад. Из-за резных башен Исторического музея выплывали и проносились над площадью десятки боевых самолетов. По-моему, одно это уже граничило с риском и дерзостью. Так, в 1931 году во время воздушного парада над Красной площадью были возможны такие вот номера: «Тов. Алкснис, заместитель начальника воздушных сил СССР, пилотирующий один из самолетов, и двое других летчиков делают коллективно “мертвые петли”, “перевороты” и т. п.». Это строки из официального отчета о том параде. Других аналогичных примеров я не припомню.