Шрифт:
ЧАСТЬ 1
1
Началось все с того, что копье Георгия Победоносца на несколько миллиметров отклонилось в сторону от головы змея.
В среду вечером копье еще было на месте, а в четверг утром Глеб обнаружил, что икона изменилась.
Собственно, это была не икона — скорее картина, не имевшая никакой художественной ценности, современная поделка. Отец привез ее в качестве трофея из Германии по единственной причине — не хотелось ему оставлять на чужбине нашу русскую икону, вывезенную из безвестной российской избы.
В конце концов, именно эта картина и стала единственным наследством Глеба. Картина да еще старая, пропахшая мышами однокомнатная квартира на Сретенке.
На какое-то время Глеб постарался забыть о копье — скорее всего, он ошибся. В этом не было ничего удивительного. Когда молодой человек оказывается полностью отрезанным от мира, ему начинают мерещиться странные вещи. Рана, полученная год назад в Афгане, навсегда лишила его обеих ног. Тихо без лишних слов и громких прощаний, исчезали старые друзья. Сегодня не пришла Люда, и, прождав ее весь вечер, Глеб понял, что и она не придет уже никогда. Он не испытывал ни горечи, ни сожаления, только глухую тоску, которая вмещала в себя все сразу, все невзгоды последних двух лет.
Земля за окном тепло дышала, освобождаясь от зимней спячки, даже через открытую форточку своего давно не мытого окна Глеб ощущал ее дыхание. Если хорошенько присмотреться, можно было различить сквозь смутный и грязный от прошедшей зимы город первые, еще плохо заметные приметы весны.
Мысли его тем временем, несмотря на все старания отвлечься, то и дело возвращались к картине.
В глубине души Глеб был убежден, что все предметы окружающего мира живут своей невидимой, очень медленной и оттого незаметной для окружающих жизнью. Чтобы заметить эту таинственную жизнь, нужно было достаточно долго и терпеливо наблюдать за отдельным, выделенным из всего огромного мира объектом.
Почти никто из людей в нормальном состоянии не обладал терпением, необходимым для того, чтобы почувствовать неуловимые, медленно совершавшиеся изменения в мертвых, неподвижных предметах.
Если все же кому-то и удавалось добиться подобной сверхъестественной сосредоточенности, то рассказать об этом он все равно не мог, потому что после этого с ним начинали происходить события, трудно объяснимые с точки зрения нормальной человеческой логики…
Проведя час два в безуспешной борьбе с самим собой, Глеб наконец сдался и решил проверить, не лишился ли он последнего своего достояния трезвого и холодного рассудка, не раз помогавшего ему в Афгане выбираться из безвыходных ситуаций.
Сложность заключалась в том, что без посторонней помощи ему вряд ли удастся снять со стены картину, чтобы исследовать ее подробнее. За помощью обращаться не стоило, начнутся расспросы, и объясни он, в чем дело, скорее всего, последует звонок к психиатру.
Подогнав свое инвалидное кресло к стене, на которой висела икона, он, несмотря на рвущую боль в спине, дотянулся до низа доски. После нескольких неудачных попыток картина все же оказалась у него в руках, и Глеб тщательно осмотрел ее со всех сторон.
Со дня смерти отца у него так и не хватило духу прикоснуться к этой вещи. Картина висела напротив письменного стола, за которым он сидел с раннего утра до позднего вечера, прерывая свое бдение лишь краткими визитами на кухню, где его поджидала скудная пища, приготовленная сердобольной соседкой, за что он, однако, регулярно выделял ей часть своей совсем не богатой пенсии. Картина заменила Глебу экран телевизора, который он ненавидел за постоянную ложь.
Если многие часы, дни, а иногда и ночи разглядывать один и тот же предмет, поневоле запомнишь на нем каждую точку.
Грубо намалеванное острие копья, еще вчера находившееся точно посередине распахнутой пасти змея, теперь оказалось левее своего обычного места.
Убедившись в этом, Глеб решил детально исследовать странную картину.
Отковырнув сбоку кусочек шпаклевки, он понял, что толстая доска из темного дерева, на которой был нарисован Георгий, с изнанки прикрывалась куском фанеры. Зачем понадобилось массивную прочную доску подбивать еще и фанерой? Какую тайну скрывала она под собой?
Перекатив груз своего неподвижного тела к письменному столу, Глеб нашел в верхнем ящике отвертку и широкий трофейный кинжал. Подцепив фанеру, он осторожно отделил ее от доски и застыл, пораженный увиденным.
Доска из мореного дуба, размером в половину квадратного метра, поседела от времени, а на ее изнанке темнели таинственные, глубоко вырезанные знаки… Неведомые письмена покрывали всю поверхность доски.
Глеб не сразу понял значение сделанного открытия, гораздо больше его занимал намалеванный на противоположной стороне святой, сумевший вытащить свое копье из пасти змея. И никак не связывались в его сознании загадочные свойства картины и эти письмена. Но даже внимательное изучение поверхности доски ничего не прибавило к его открытию.
В конце концов, измерив линейкой расстояние от края до различных деталей рисунка, он решил подождать и посмотреть, что произойдет дальше времени у него было навалом…
Но совсем скоро ожидание показалось Глебу невыносимым. Хотелось хоть с кем-нибудь поделиться такой потрясающей новостью, как находка старинной иконы, ценности которой он даже не мог себе представить. Пока что ему было ясно одно: над этой доской пролетело много столетий…
Выкатив кресло в коридор, он снял трубку с низко висящего телефона и набрал номер Лешки — единственного своего афганского друга, с которым до сих пор поддерживал отношения.
Телефон долго не отвечал, и, слушая длинные непрекращающиеся гудки, Глеб думал о том, что, собственно, он ему скажет. В кратком изложении история с копьем будет выглядеть не просто нелепо — она может настолько обеспокоить Лешку, что тот, чего доброго, решит немедленно предпринять какие-то меры, а ему сейчас только психушки и не хватает.
В конце концов трезвые рассуждения возобладали. Глеб повесил трубку и твердо решил дождаться следующего утра, ничего больше не предпринимая.
Утром картина полностью изменилась. Георгий теперь ехал прочь от змея по берегу заводи. Змей уползал в кусты, за которыми успел уже наполовину скрыться. А город, на противоположной стороне озера, словно приблизился, стал четче и рельефнее.