Красное вино победы. Шопен, соната номер два(Рассказ, повесть)
Шрифт:
– Девчата, шестимесячный приехал! – крикнула птичница Нинка Арбузова, и вслед за ней все остальные высыпали из вагончика.
Сашка бывал на птичнике редко, и на него сбегались глядеть, как на диковину. Сашкину голову покрывала буйная копна нестриженых волос, опутывавших шею сине-смоляными кольцами. Девчата завидовали этому даром доставшемуся нечесаному счастью и между собой называли Сашку шестимесячным.
– Саш, продай бигуди, – притворно серьезным тоном сказала Ленка Пряхина, присев перед цыганенком на корточки.
Птичницы томились знойной скукой августовского дня и обрадовались случаю
– Какие бигуди? – не понял Сашка.
Девчата прыснули. Сашка, смигивая черными ресницами, выжидающе поглядывал то на одну, то на другую.
– Он их на конюшню отнес, – вставила Нинка, подписывавшая на грядке телеги Сашкину накладную. – Кобылам на ночь хвосты накручивает.
Девчата снова дружно захохотали. Сашка отвернулся, пустил длинную струйку дыма на свои босые серопыльные ноги.
– Саш, а правду говорят, что ты девкам зелье подсыпаешь? – не унималась Ленка. – Девки выпьют и сразу дурочками становятся.
– Ты и без зелья дурочка! – огрызнулся Сашка.
Варька, сочувствовавшая Сашке еще с того самого дня, как увидела его на крыльце правления с узелком под мышкой, не принимала участия в балагурстве, топталась в сторонке, испытывая стыдливую неловкость от обидных и задиристых шуток птичниц. Девчата заметили Варькино смущение, тотчас истолковали его на свой лад и бессовестно набросились на нее.
– Ты чего за спины прячешься?
– Девки, да она краснеть научилась…
– Хорош парень, а?
– Одни глаза чего стоят!
– Берегись, Варька, они глазливые!
Поймав на себе черно-сливовый Сашкин взгляд, Варька совсем смешалась, еще больше пыхнула от жаркого и сладкого испуга и гнева и, чувствуя, как глаза наливаются слезами, нагнула голову и убежала за будку.
– Отдай накладную, – нахмурился Сашка.
– Погоди! Куда ты спешишь! Побудь с нами.
– Сашечка, сплясал бы, что ли!
– Ага, Саш! Чего тебе стоит! А мы Парашечкина попросим, чтоб он тебе трудодень за это начислил. Как за художественную самодеятельность.
Сашка угрюмо зыркал из-под спутанных завитков, потом подскочил, хотел было выхватить накладную, но Нинка, увернувшись и подняв бумажку над головой, захохотала:
– Сперва спляши…
– Дай, говорю! Я на работе, поняла?
– Поняла… Твоя работа никуда не убежит. Вон как хвосты обвисли.
Сашка затравленно озирался. Не найдя слов, болезненно скривясь, он вдруг выхватил из повозки длинный кнут.
Девчата взвизгнули и рассыпались. Перевалившись через решетчатую дробину и огрев кнутом сонно выстаивавших жару лошадей, Сашка покатил прочь в сухом грохоте растрепанной телеги.
– Ой! – спохватилась Ленка Пряхина, когда Сашка был уже за озером. – А что же мы про кино не спросили? Сегодня же четверг. В клубе кино должно быть.
…Варька весь остаток дня носила в себе обиду на девчат за давешнее и уже было настроилась вечером сходить в клуб, но к ней неожиданно подошла Ленка, обняла пухлой рукой за плечи и потащила в сторону от балагана.
– Пойдем, чегой-то скажу.
– Чего еще? Небось подежурить?
– Ага, Варь, золотце, побудь за меня!
– Больно нужно! – Варька сердито дернула плечами, но Ленка крепко и непрекословно обхватила ее за талию, прижала к своему мягкому и теплому
– Варь, ну ладно тебе… Ты чего, в кино собираешься?
– А хоть бы и в кино.
– Ну что тебе кино? Успеешь еще, находишься.
– А тебе больно нужно?
– Сама знаешь… Ну просто аж душа сохнет. Ну, хочешь, я тебя поцелую?
Варька знала, что у Ленки любовь, и давно тайно и пытливо приглядывалась к птичнице. Ленка ходила то улыбчивой и потерянной дурочкой, то рассеянной и молчаливой, но все равно было заметно, что ей хорошо. Это было чем-то вроде странной и счастливой болезни. Варьку и самое от одного этого слова охватывало щемяще-сладким ознобом, и она начинала смотреть куда-то далеко-далеко, за деревню, за край земли. Все это было как-то неопределенно и ничем не похоже на Ленкину любовь, к тому же бесследно проходило, как только она начинала возиться с утками. Но через эти смутные наплывы сладостной грусти Варька понимала, что происходит с Ленкой, и то сочувствовала ей, то вдруг упрямо и вызывающе грубила ей.
– Побудь, а, Варь… – вкрадчиво шептала Ленка. – Дай доходить… Теперь уж недолго осталось…
– Да что ты на меня виснешь! – Варька рванулась, но, не вырвавшись, задвигала острым и жестким локтем. – Нашли дуру! Я и так за вас все лето тут сижу.
– Варь, ты же хорошая, чего же ты орешь дурным голосом?
– Как хочу, так и кричу! Отпусти, говорю!
– Тебе уже пора за собой последить. Вон как давеча на тебя Сашка глядел… Парни – они все примечают: и как ходишь, и как с людьми обращаешься. А ты орешь как скаженная…
– Больно нужен мне твой Сашка! – протестующе выкрикнула Варька, снова закипая обидой на девчат за их досужую проницательность.
Она вдруг рванулась и убежала, стукотя пятками по убитому, высохшему бугру.
– Вот чумовая!
Через час, когда птичницы уже ушли, Варьке стало жалко неприкаянно бродившую возле балагана Ленку, и она, подкравшись, виновато сказала:
– Ладно, иди уж…
Ленка обернулась, вся просияв, сцапала Варьку, сдавила своими цепкими, удушливыми ручищами.
– Опять тискать! – завопила Варька, задыхаясь в сдобной Ленкиной груди. – Чуть что – прямо на ше-ею. Гляди, промахне-ешь-ся… не на ту повиснешь…
– Ах ты, язва сухоребрая! – взвизгнула Ленка.
– Уйди, говорю, а то ушибу!
Варька, вскидывая коленки, начала топать, норовя наступить Ленке на ноги, та неуклюже запрыгала, отдергивая ступни, запнулась о корыто, и они шлепнулись и раскатились, хохоча – Ленка тоненько, молодым барашком, Варька раскатисто и басовито.
Ленка стала собираться. Она стащила старенькую блузку и, продев локти в спущенные лямки нижней сорочки, оголилась до пояса, круглотелая и ладная, белея крепкими грудями. Она, ни чуточки не смущаясь Варьки, в сознании собственного превосходства, неспешно оглядела самое себя и, поглаживая нежно-розовые соски, попросила полить умыться. Варька с готовностью подхватила ведро, стала лить на мониста, в то место, где темный загар от выреза воротника четко переходил в чистую белизну спины. Ленка вздрагивала, радостно придыхала от ледяной ключевой воды, поводила литыми, сразу порозовевшими плечами, и Варьке была приятна здоровая и красивая Ленкина нежность, которой она искренне и открыто завидовала.