Красное золото
Шрифт:
— Во-во, монографии эти самые, и всякие другие нужные книги. А не толпиться за ними в библиотеке. И питаться будешь нормально (я вспомнил серо-зеленую, как мундир солдата Вермахта, сосиску из архивного буфета и содрогнулся). И жену хоть по-человечески содержать сможешь, ну, эта… когда женишься.
— Ты правильно говоришь, дружище, что все растащат и «спасибо» не скажут. Именно поэтому лучше растащить самим, тебе не кажется?
Миша у ребят выступал, видимо, в качестве тяжелой артиллерии, потому что их аргументы были больше эмоциональными, чем разумными, а вот его обоснования…
— А что касается Момоны, Золотого Тельца и прочих переживаний… Взгляни на процесс с другой стороны, ты же это умеешь. Сразу появляются
— А т-ты китайский знаешь? — благоговейно поинтересовался у меня Игорь.
— Да нет, откуда… Но там же наверняка масса документов на русском сохранилась, даже после Культурной революции, — ответил я задумчиво.
Взгляд с другой стороны мне понравился. Приведенные Мишей аргументы самому мне как-то в голову не приходили. Черт возьми, это же в корне меняет дело! И все же, все же… Я продолжал испытывать некоторые сомнения… А может быть, ты, дружок, просто трусишь? — внутренний оппозиционер, похоже, вовсе не собирался щадить мои чувства… Хотел бы я это знать, — ответил я честно, — может быть и трушу. Тайга, елки, реки, водопады, дожди, комарье, камни с неба… Хорошо, когда в поход идешь на два дня. С шашлыками. А тут ведь не меньше месяца по долинам и по взгорьям ползать придется, а человек слаб…
При этом ни ребят, ни меня совершенно не беспокоил вопрос незаконности предлагаемого моими гостями мероприятия. Вернее, конечно, не самого мероприятия, что ж тут такого незаконного в обычном туристическом походе по тайге — а того, что в случае положительного его исхода ни с кем делиться, не смотря на призывы одного из бывших премьер-министров, мы бы, безусловно, не стали. Даже мысли такой не возникало. Ничего бы государство от нас не получило. Ни положенные грабительские семьдесят пять процентов, ни относительно справедливые пятьдесят, ни десять, и вообще — ни од-но-го!. Потому что нельзя ничего давать государству (в данном случае под государством я имею в виду не народ, конечно же, а заплывших от жира хитромудрых «рулей»), которое не то что не желает обеспечить своих граждан, всю жизнь на него пахавших, нормальными зарплатами и пенсиями, но даже погибающим за него солдатам элементарного «спасибо» не говорит…
Разумеется, я прекрасно сознаю, что те же пенсии не возникают на пустом месте, а выделяются из средств, которые мы, граждане, вносим в казну в виде налогов, а кто не спешит вносить, того к этому шагу вежливо подталкивают под-дых угрюмые ребята в черных масках. Но я, видит бог, безо всяких понуканий платил бы все до копейки, если бы был уверен, что хотя бы часть этих налогов попадет именно в мозолистые руки пенсионеров, а не осядет в пухлых бумажниках холеных дядечек, ежедневно улыбающихся нам с телеэкрана и мучительно соображающих, чего бы еще такого стащить из пока еще не растащенного. Это, кстати, к сакраментальному утверждению, что «вор должен сидеть». Он-то, конечно, должен. Но почему-то не сидит. А если и сажают кого, то весьма не надолго, потому что сразу слетается стайка адвокатов всех мастей, шум поднимают на всю планету и в итоге изловленного ворюгу под белы рученьки, бодрые фанфары и всенародное ликование выводят из мрачного узилища на волю, где он снова принимается щипать не принадлежащую ему травку. И чем выше был общественно-политический статус оного
Опять утрирую? Ненамного, поверьте.
Так что старое выражение «не пойман — не вор» в современных условиях смотрится полнейшим анахронизмом, ибо наши пойманные воры — причем пойманные буквально за руку, с поличным — нашими самыми справедливыми в мире судами таковыми, как правило, не признаются. А ведь эти дядечки тоже граждане. Только у них — своя Россия: дойная корова, которую они, правда, регулярно забывают покормить. А у нас — своя…
Ну чем не гражданская война? Но только не надо считать, что мы не патриоты. На мой взгляд, напротив, если уж кто и есть истинный не патриот, так это именно те самые лицедействующие неприкосновенные дядечки.
Но надо же, как я исподволь встал на позиции своих друзей! А ведь всего пару месяцев назад я так рьяно пытался эти позиции оспаривать. Видимо, и мне стало, наконец, обидно за державу…
В общем, оппонировать собеседникам, ссылаясь на бескорыстное служение музе по имени Клио, было бы действительно глупо. Конечно, я попытался еще повозражать, так, больше для порядка, но Мишель, сыто поглаживая свой пока еще небольшой пивной животик и явно дурачась, стал на манер Остапа Бендера рисовать передо мной разнообразнейшие перспективы — одна радужнее другой — но уже не серьезно, а так, в развитие темы. Словно мадам Грицацуеву обхаживал, ей-богу:
— Ты подумай сам, вот найдем это… э-э… эти ящики, а там и впрямь — ценности, а мы их — в твой музей. Ну, не все, само собой, на фиг твоему музею столько добра, все одно растащат…
— И потом, такая возможность, эта… может быть, раз в жизни выпадает, локти ведь потом себе кусать будешь. И прочие выступающие части тела, — добавлял захмелевший Сергей и качестве иллюстрации пытался укусить себя за локоть.
— Вот скоро вернутся к-коммунисты к власти, — добавлял свои аргументы Игорь, — всем перекроют кислород, г-громыхнут железным занавесом, п-понатыкают кругом бородатых статуй на б-броневичках…
— Какие еще броневички? Мы же нынче в другое светлое будущее идем!
— Д-да? Н-ну, значит, на инкассаторских б-броневичках…
— А вот это, дружище, запросто. У этих ребят такие способности к мимикрии — хамелеоны близко не лежали…
— Слушайте, но я же опять пролечу с защитой! — это я, плаксивым голосом и с подвыванием на верхних нотах.
— Да черт с ней, с твоей диссертацией, право слово. Через год, эта… защитишь.
— Тебе, дружище, если все будет о`кей, и без нее профессора дадут.
— Что дадут — это ты точно заметил. Только не профессора, а лет по десять. Каждому.
— Это еще з-за что?
— Ну откуда я знаю — за что? В нашей стране как раз ни за что и дают по максимуму.
— Э нет, дружище, это тогда, раньше, а теперь — совсем другое дело, кто больше стырит, тот и на коне. Вот на нас посмотри…
Я добросовестно смотрел на них — и видел трех деятельных молодых людей, привыкших не ждать милостей от капризной судьбы и не витать в облаках, подражая неприкаянному горьковскому буревестнику, а твердо ступать по земле. И даже не столько ступать, сколько ездить. На автомобиле. Это потому, что они — земляне, а я — с Марса.