Красношейка
Шрифт:
Эпизод 103
Осло, 13 мая 1945 года
Такой удивительный день. Людей по-прежнему пьянит ощущение свободы, а сегодня еще в Осло возвращается принц Олав вместе с представителями правительства. Я не пошел встречать корабль, но слышал, что на пристани собралось «пол-Осло». Сегодня я решил пройтись по Карл-Юхансгате в гражданском, хотя мои «боевые друзья» не понимают, почему я не захотел, как они, щеголять в «форме» солдата Сопротивления и слушать хвалебные слова. Для дамочек «форма» — как мед для мух. Если не ошибаюсь, они с таким же восторгом бегали в сороковом за легионерами в эсэсовских мундирах.
Я шел к Дворцу, чтобы посмотреть, выйдет ли наследник на балкон, сказать пару слов. У Дворца уже собралось много народу. Когда я подошел, как раз была смена дворцового караула. Жалкая копия немецких воинских ритуалов, но народу это безумно нравилось.
Надеюсь, принц поостудит пыл всех этих так называемых добрых норвежцев, которые пять лет отсиживались, не пошевелив и пальцем, а теперь, надсаживая глотки, требовали возмездия для предателей родины. Я надеюсь именно на принца Олава, поскольку, если верить слухам, он единственный из всего королевского
Да, я надеюсь, что молодой наследник (который, в отличие от этих «святых последних дней», знает, как носить военную форму!) сможет объяснить народу истинную заслугу норвежских легионеров. Особенно после того, как сам поймет, какую угрозу на востоке для нас представляли (и по-прежнему представляют!) большевики. Уже в 1942 году, когда мы, легионеры, только готовились к отправке на Восточный фронт, принц должен был встретиться с президентом Рузвельтом и выразить озабоченность насчет намерений русских по поводу Норвегии.
Махали флагами, пели песни. Листва на старых деревьях Дворцового парка казалась зеленее обычного. Но наследник на балкон так и не вышел. Значит, придется запастись терпением.
— Позвонили из Вены. Отпечатки совпадают.
Вебер стоял в дверях гостиной.
— Хорошо, — кивнул Харри, не отрываясь от чтения.
— Тут кого-то стошнило в мусорное ведро, — продолжал Вебер. — Кого-то очень больного: там больше крови, чем рвоты.
Харри послюнявил палец и перевернул страницу:
— Угу.
Молчание.
— Если тебе нужна еще какая-нибудь помощь…
— Спасибо, Вебер, больше ничего не нужно.
Вебер кивнул, но с места не сдвинулся.
— Ты не собираешься объявить его в розыск? — наконец спросил он.
Харри поднял на Вебера рассеянный взгляд:
— Зачем?
— А я почем знаю? — ответил Вебер. — Это же у вас «совершенно секретно»!
Харри улыбнулся — похоже, он не ожидал от старика Вебера подобных заявлений:
— Нет, не сейчас.
Вебер постоял еще немного, но Харри ничего не говорил.
— Как хочешь, Холе. У меня тут «смит-вессон». Заряженный. И еще запасная обойма. Лови!
И Вебер кинул Харри черную кобуру, которую тот еле успел поймать. Харри открыл кобуру и достал револьвер. Он был смазан, начищенная сталь тускло блестела. Разумеется. Это же личное оружие Вебера.
— Спасибо за помощь, Вебер, — сказал Харри.
— А, забудь!
— Попробую. Удачного тебе… дня.
Вебер шмыгнул носом. Когда он, громко топая, ушел из квартиры, Харри снова погрузился в чтение.
Эпизод 104
Осло, 27 августа 1945 года
Предательство, предательство, это все предательство! Я был не в силах пошевелиться. Я сидел в заднем ряду, и моей девушке было меня не видно, когда ее ввели в зал. Она села на скамью подсудимых и быстро и недвусмысленно улыбнулась Эвену Юлю. Этой улыбкой было сказано все, а я сидел, будто гвоздями прибитый к скамейке, и только смотрел и слушал, что происходит. И страдал. Предательская душонка! Эвен Юль ведь прекрасно знает, кто такая Сигне Алсакер — я сам рассказывал ему о ней. Но его не в чем винить — он думает, что Даниель Гюдесон умер. Но она! — она же поклялась сохранять верность, даже если Даниель умрет! Да, я повторю снова и снова: «Предательство!» А принц ни слова не сказал. Никто не сказал ни слова. Людей, которые жизнью рисковали за Норвегию, расстреливают в крепости Акерсхус. Эхо выстрелов слышится надо всем городом. А потом снова становится тихо. Даже тише, чем раньше. Будто ничего не произошло.
На прошлой неделе мне в письме сообщили, что мое дело рассматриваться не будет, что своими подвигами я целиком загладил свою вину перед родиной. Выходит, расправа с четырьмя безоружными гюдбрансдальскими крестьянами — это подвиг, которым я загладил то, что преступно защищал под Ленинградом свою родину! Я швырнул о стену табуретку, вошла хозяйка, и мне пришлось просить прощения. От этого можно с ума сойти.
По ночам я вижу во сне Хелену. Только ее. Нужно постараться забыть о ней. А принц ни слова не сказал. Мне кажется, это невозможно вынести.
Харри снова посмотрел на часы. Потом продолжил листать страницы, пока не наткнулся на знакомое название.
Эпизод 105
Ресторан «Скрёдер», 23 сентября 1948 года
…свое дело, и перспективы, у него неплохие. Но сегодня случилось то, чего долго боялся.
Я сидел и читал газету, когда вдруг почувствовал, что кто-то стоит рядом с моим столиком и пристально смотрит на меня. Я поднял взгляд, и у меня кровь застыла от ужаса! Судя по виду, он был на мели. Грязная одежда, и осанка не та, что была раньше. Как будто он потерял что-то важное в жизни. Но я сразу узнал нашего командира, одноглазого Эдварда Мускена.
— Гюдбранн Юхансен, — сказал он. — А говорили, ты погиб. В Гамбурге.
Я не знал, что делать или говорить. Я знал только то, что человек, который сейчас сел напротив меня, может добиться, чтобы меня судили за измену родине, и — что было бы еще хуже — за убийство!
У меня во рту пересохло, но я ответил ему, что да, я жив, и, чтобы выиграть время, рассказал, как оказался в венском лазарете с ранениями в голову и ногу. И спросил, что произошло с ним. Мускен ответил, что его отправили домой, и он оказался в лазарете в Синсене (забавно — ведь туда направляли меня). Как и остальных, Мускена судили за измену родине, дали три года тюрьмы и выпустили через два с половиной.
Мы поговорили о том, о сем. Постепенно я успокоился, заказал ему пива и рассказал, что решил заняться стройматериалами. Я откровенно признался, что таким, как мы, лучше начать собственное дело, поскольку большинство предприятий (особенно те, что в войну сотрудничали с немцами) не хочет принимать на работу бывших легионеров.
— И тебя тоже? — удивился Мускен.
Пришлось объяснить ему, что мне не сильно помогло то, что я потом воевал за «правое дело» — все равно я успел поносить немецкую форму.
Все время нашего разговора Мускен едва заметно улыбался и под конец не выдержал и начал рассказывать о том, как долго пытался найти меня, но все следы обрывались в Гамбурге. И он уже почти сдался, когда вдруг увидел в статье о борцах Сопротивления имя Синдре Фёуке. Он заинтересовался, где Фёуке работает, и позвонил туда. Кто-то посоветовал поискать меня в ресторане «Скрёдер».
Мне снова стало не по себе, я решил, что сейчас все и начнется. Но Мускен сказал совсем не то, что я ожидал:
— Я ведь так толком и не поблагодарил тебя за то, что ты спас меня, когда Халлгрим Дале чуть меня не убил. Ты спас мне жизнь, Юхансен.
В ответ я смог только пожать плечами.
Мускен сказал, что я в тот раз повел себя как благородный человек. Мол, у меня были причины желать ему смерти. Если бы тело Синдре Фёуке нашли, Мускен мог бы подтвердить, что убийца — я! Я только кивнул. Тогда он посмотрел на меня и спросил, неужели я его боюсь, И я решил, что ничего страшного не случится, если я расскажу ему все, что со мной на самом деле произошло.
Мускен слушал меня, иногда покачивая головой, иногда поглядывая на меня своим циклоповым глазом, будто проверяя, говорю ли я правду, — но он понимал, что лгать я ему не собираюсь.
Я закончил говорить и заказал еще пива. Мускен рассказал о себе, о том, что, пока он сидел в тюрьме, его жена нашла другого человека, который смог позаботиться о ней и ребенке. Мускен не осуждал ее. Да и для Эдварда-младшего так, пожалуй, было лучше. Кажется, Мускен со всем смирился. Он сказал, что хотел бы заняться перевозками, но никто не берет его водителем.
— Сам купи себе грузовик, — посоветовал я. — Начни свое дело, как я.
— У меня нет таких денег, — ответил он, мельком посмотрев на меня. У меня появилась идея. — А в банке мне кредита не дают. Считают, что бывшие легионеры — все, как один, бандиты.
— У меня есть кое-какие сбережения, — сказал я. — Давай я буду твоим кредитором.
Он отказался, но я сказал, что это дело решенное.
— Ну, конечно, я буду получать проценты! — заявил я. Мускен просветлел. Но потом снова посерьезнел и сказал, что это, наверное, будет, слишком дорого, пока он не встанет на ноги. Пришлось успокоить его, что проценты будут небольшими, почти символическими. Потом мы выпили еще пива и, перед тем как разойтись, обменялись рукопожатиями в знак того, что мы договорились.
Эпизод 106
Осло, 3 августа 1950 года
В почтовом ящике письмо из Вены. Я положил его на стол и просто смотрел на него. На обратной стороне стояло ее имя и домашний адрес. В мае я послал письмо в госпиталь Рудольфа II в надежде, что кто-нибудь знает местонахождение Хелены и передаст письмо ей. Опасаясь, что письмо попадет не в те руки, я не стал писать ни о чем, что могло бы вызвать неприятности у меня или Хелены. И конечно, я писал не от своего имени. Но все равно я не осмеливался ждать ответа. Я даже не знаю, хотел ли я получить его. Что она напишет мне? Что вышла замуж, родила детей. Нет, такого ответа я не хотел.
Боже, мы были тогда так молоды! Ей было всего девятнадцать. И сейчас, когда я держал в руках ее письмо, оно почему-то казалось мне невероятным, будто почерк на конверте не имел никакого отношения к той Хелене, о которой я мечтал шесть лет. Дрожащими пальцами я распечатал письмо, приготовившись к худшему. Оно было длинное, но хотя я в первый раз прочитал его всего несколько часов назад, я уже могу пересказать его наизусть.
«Дорогой Урия!
Я тебя люблю. Неудивительно, что я буду любить тебя до самой смерти, но странно — мне кажется, я любила тебя всю свою жизнь. Когда я получила твое письмо, я плакала от счастья, мне…»
Не прекращая читать, Харри пошел на кухню, нашел в шкафчике над мойкой молотый кофе и поставил на плиту кофеварку. Он прочел о том, как влюбленные встретились в парижском отеле, о том, каким счастливым, но вместе с тем горьким было их воссоединение. На следующий день они обручились.
С этого момента Гюдбранн все меньше и меньше писал о Даниеле. Казалось, тот исчез совсем.
Вместо этого он писал о том, что из-за убийства Кристиана Брокхарда влюбленные по-прежнему не могут забыть о преследователях. Хелена и Гюдбранн тайно встречаются в Копенгагене, Амстердаме и Гамбурге. Гюдбранн рассказывает Хелене о том, что живет под чужим именем. Но рассказывает ли он ей об убийстве на фронте и расправе с семьей Фёуке? Похоже, что нет.
Они обручились уже после того, как из Австрии ушли войска союзников, а в 1955 году Хелена покидает родину, где, она уверена, к власти вернутся «военные преступники, антисемиты и фанатики, которые ничему не научились на своих ошибках». Влюбленные обосновываются в Осло, где Гюдбранн (по-прежнему под именем Синдре Фёуке) продолжает вести свое дело. В том же году они просят католического священника обвенчать их. Свадьба происходит в их саду на Холменколлсвейен, где влюбленные на деньги, вырученные Хеленой от продажи ателье в Вене, покупают огромный дом. Они счастливы, пишет Гюдбранн.
Горелка зашипела, и Харри с удивлением обнаружил, что кофе бежит через край.
Эпизод 107
Главный государственный госпиталь, 1956 года
Хелена потеряла столько крови, что я даже испугался, что она может умереть. Но, к счастью, врачи успели вовремя. Ребенка мы потеряли. Конечно, Хелена безутешна, хотя я постоянно повторяю ей, что она еще молода и ребенок у нас будет. К сожалению, доктор не разделяет моего оптимизма. Он сказал, что матка…
Эпизод 108
Главный государственный госпиталь, 12 марта 1967 года
Дочь. Мы назовем ее Ракелью. Я плакал и никак не мог остановиться, а Хелена гладила меня по щеке и говорила, что пути Господни…
Харри вернулся в гостиную и провел рукой по глазам. Как же это ему сразу в голову не пришло, когда он увидел ту фотографию Хелены в комнате Беатрисы? Мать и дочь. Все-таки он не в себе! Точно не в себе. Ракель мерещилась ему везде: на улицах — в лицах проходящих мимо женщин, по телевизору — когда он быстро переключал каналы, за стойкой кафе. Поэтому он и не обратил внимания, когда на фотографии красивой женщины узнал именно Ракель!