Красношейка
Шрифт:
«И отвратительная одежда», — подумал Харри и посмотрел на свои растянутые, грязные спортивные штаны, которые ему постоянно приходилось подтягивать, потому что мобильник на поясе вечно тянул вниз. А стоптанные кроссовки «Адидас» были староваты, чтобы выглядеть модными, но недостаточно, чтобы казаться хипповыми. Футболка с Джоем Дивисоном, некогда выглядевшая вполне благопристойно, сейчас говорила лишь о том, что ее владелец уже давно не ориентируется в мире музыки. Но всю меру своей нелепости Харри ощутил, лишь когда раздался жуткий писк и на него обратились все семнадцать взглядов — включая взгляд комика. Харри отцепил
— Холе.
«Okay, so you're a rocket scientist, that don't impress…» [38]
— Это Юль. Я вам помешал?
— Нет, это просто музыка.
— Вы дышите, как загнанная лошадь. Перезвоните мне, когда почувствуете себя лучше.
— Я чувствую себя прекрасно. Просто я в тренажерном зале.
— Хорошо. У меня для вас хорошие новости. Я прочитал ваш отчет из Йоханнесбурга. Почему вы не сказали мне, что он бывал в Зеннхайме?
— Урия? Это так важно? Я даже не был уверен, что правильно записал название, я перерыл весь атлас Германии, но никакого Зеннхайма не нашел.
38
Пускай ты ракетчик, меня это не впечатляет… (англ.)
— Вначале отвечу на вопрос: да, это важно. Если у вас еще есть сомнения в том, что человек, которого вы ищете, — бывший легионер, можете их отбросить. Это точно на сто процентов. Зеннхайм — маленький городок, и если норвежцы когда-нибудь бывали там, то это было в войну. Там они проходили обучение перед тем, как отправиться на Восточный фронт. А в атласе Германии вы его не нашли, потому что Зеннхайм не в Германии, а во французской провинции Эльзас.
— Но…
— В ходе истории Эльзас принадлежал то Франции, то Германии, поэтому там и говорят по-немецки. То, что этот человек бывал в Зеннхайме, существенно сужает круг поиска. Там обучались только солдаты полков «Нурланн» и «Норвегия». Что еще лучше — я могу дать вам имя человека, который был в Зеннхайме и наверняка захочет вам помочь.
— Даже так?
— Бывший солдат полка «Нурланн». Он добровольно перешел в Сопротивление в сорок четвертом.
— Вот это да!
— Он вырос на одиноком хуторе, его родители и братья были убежденными квислинговцами, они и заставили его пойти добровольцем на фронт. Он никогда не был настоящим нацистом, и в тысяча девятьсот сорок третьем бежал под Ленинградом. В скором времени попал в плен к русским, потом некоторое время сражался на их стороне, а затем через Швецию перебрался в Норвегию.
— И вы ему доверяете?
Юль рассмеялся:
— Абсолютно.
— А что в этом смешного?
— Это долгая история.
— Время у меня есть.
— Мы ему приказали ликвидировать кое-кого из его семьи.
Харри перестал крутить педали.
— Когда мы встретили его в Нурмарке, к северу от Уллеволсетера, то сначала не поверили в его историю, думали, что он засланный, и хотели его расстрелять. Но у нас были свои люди в полицейском архиве в Осло, и они, проверив его историю, сказали, что он действительно пропал на фронте и подозревался в дезертирстве. Информация о его семье подтверждалась, у него были с собой документы, которые удостоверяли, что он тот, за кого себя выдает. Но все это, конечно, могло быть сфабриковано немцами, и мы решили устроить ему проверку.
Пауза.
— И что? — спросил Харри.
— Мы оставили его в лесном домике, рядом не было ни наших, ни немцев. Кто-то предложил приказать ему ликвидировать кого-нибудь из его братьев-фашистов. Главное было увидеть, как он на это отреагирует. Когда ему давали приказ, он не проронил ни слова, а когда мы пришли к нему на следующий день, он куда-то пропал. Мы были уверены, что он сбежал, но через два дня он снова появился. На вопросы, где он был, отвечал, что в родном доме, в Гюдбрансдале. Несколько дней спустя оттуда пришли вести: одного брата нашли в амбаре, другого — в конюшне, родители лежали в гостиной.
— О господи, — сказал Харри. — Да он ненормальный.
— Конечно. Мы все были ненормальными. Такими нас сделала война. Мы не вспоминали об этом случае ни тогда, ни потом. И прошу вас, вы тоже…
— Разумеется, я не буду. Где он живет?
— Здесь, в Осло. По-моему, в районе Холменколлена.
— И как его зовут?
— Фёуке. Синдре Фёуке.
— Хорошо. Я с ним поговорю. Спасибо, Юль.
На экране крупным планом возник плачущий Поппе, который слал привет своей семье. Харри снова прицепил телефон на пояс, подтянул штаны и пошел взвешиваться.
«…Whatever, that don't impress me much…» [39]
Эпизод 39
Бутик «House of Singles», улица Хегдехёугсвейен, 2 марта 2000 года
— Шерсть высшего качества, — сказала продавщица, протягивая старику пальто. — Самая лучшая. Легкая и носиться будет долго.
— Мне нужно будет надеть его всего один раз, — улыбнулся старик.
— А-а, — сказала она, слегка озадаченно. — Тогда, может, мы что-нибудь подходящее…
39
…кем бы ты ни был, меня это не впечатляет… (англ.)
— Мне нравится это. — Он посмотрел на себя в зеркало.
— Классического покроя, — подстраховалась продавщица. — Самого классического, какой у нас есть.
Она замолчала и с ужасом посмотрела на старика: тот весь скорчился.
— Вам плохо? Может, нужно…
— Нет-нет, просто легкая боль. Она быстро проходит. — Старик выпрямился. — А как скоро вы пошьете брюки?
— К следующей среде. Если это не так срочно. А у вас скоро какая-то особая дата?
— Да. Но среда мне вполне подходит.
Он достал из бумажника несколько сотенных купюр и протянул ей. Она начала их пересчитывать.
— Да, могу только добавить, что этот костюм вы будете носить всю жизнь.
Его смех еще долго звенел у нее в ушах.
Эпизод 40
Холменколлен, 3 марта 2000 года
Нужный дом Харри нашел на Холменколлвейен, недалеко от Бессеруда. Это был огромный коричневый сруб, стоящий в тени больших елей. Вверх по склону к дому вела гравийная дорожка, и Харри въехал прямо во двор и развернулся там. Он хотел поставить машину у самого крыльца, но, когда он включал первую передачу, двигатель закашлялся и заглох. Выругавшись, Харри повернул ключ зажигания, но стартер только жалобно взвизгнул.