Красношейка
Шрифт:
— Уж если вы с Линдой договорились потанцевать, потоптаться придется.
— Ну да. Либо убегать во все лопатки.
Повисло молчание, и Харри подумал, что его слова могли быть не так поняты. Поэтому он поторопился спросить:
— А как вышло, что ты стала работать в СБП?
— Из-за русского, — ответил она. — Я ходила на курсы русского языка при Министерстве обороны, а потом два года была переводчиком в Москве. Курт Мейрик пригласил меня в СБП уже тогда. После изучения права я направилась прямиком в тридцать пятый отдел СБП. Я думала, что действительно приношу пользу.
— А это не так?
— Нет,
— Ты могла бы уйти со своего места и заняться тем же, чем и они.
Она пожала плечами.
— Мне нравится моя работа. А этим может похвастаться далеко не каждый.
— В этом что-то есть.
Пауза.
«В этом что-то есть». Неужели нельзя было выдать ничего поумнее?
— А ты, Харри? Тебе нравится твоя работа?
Они все еще стояли, повернувшись к танцующим, но Харри увидел, куда она указывает ему глазами. Ему в голову приходили самые разные мысли. Что у нее вокруг глаз — улыбчивые морщинки, что дачный домик Мускена недалеко от того места, где нашли стреляные гильзы от винтовки Мерклина, что по данным «Дагбладет» сорок процентов норвежек, проживающих в городах, изменяют своим мужьям, что нужно расспросить жену Эвена Юля, не помнит ли она трех норвежских солдат полка «Норвегия», раненных или убитых гранатой, брошенной с самолета, и что надо бы заскочить на новогоднюю распродажу костюмов в «Дрессманне», которую так рекламировали по ТВ-3. Но вот нравится ли ему его работа?
— Иногда, — сказал Харри.
— И что тебе в ней нравится?
— Не знаю. Наверное, это глупо звучит?
— Не знаю.
— Я говорю это не потому, что не думал о том, почему я стал полицейским. Я об этом думал. И все равно не знаю. Может, мне просто нравится ловить плохих мальчишек и девчонок.
— А что ты делаешь, когда не гоняешься за плохими мальчиками и девочками? — поинтересовалась она.
— Смотрю «Последнего героя».
Она снова рассмеялась. И Харри подумал, что готов говорить самые идиотские на свете вещи, чтобы она так смеялась. Но взял себя в руки и рассказал кое-что серьезное о своей жизни, дойдя до действительно неприятных вещей, вдруг понял, что не так уж их и много. И, так как она по-прежнему слушала его с интересом, он рассказал еще об отце и о Сестрёныше. Почему все повествования о себе он заканчивает рассказом о сестре?
— Наверное, хорошая девчонка, — сказала Ракель.
— Самая лучшая, — кивнул Харри. — И самая храбрая. Ее никогда не пугает неизвестность. Она живет, как летчик-испытатель.
Харри вспомнил случай, когда Сестрёныш рассказала ему об одной квартире на Якоб-Оллсгате, которую видела в разделе «Недвижимость» в газете «Афтенпостен». Ей понравились обои — похоже на ее детскую в Оппсале. И она купила ее на аукционе за двадцать тысяч крон — рекордная цена за квадратный метр в Осло в то лето.
Ракель Фёуке так смеялась, что пролила текилу на пиджак Харри.
— Самое лучшее в ней — это то, что, даже когда ее самолет разбивается, она лишь стряхивает с себя пыль и — вперед, навстречу новым приключениям.
Она протерла его пиджак платком.
— А ты, Харри? Что ты делаешь, когда твой самолет разбивается?
— Я? Ну-у… Первое время просто лежу. Но потом снова встаю, другого выбора все равно нет.
— В этом что-то есть, — сказала Ракель.
Он глянул на нее: смеется? В ее глазах блестел озорной огонек. Она тоже излучала энергию, но не похоже, чтобы ее самолет разбивался.
— Теперь ты расскажи что-нибудь, — попросил Харри.
У Ракели не было сестер — она была единственным ребенком. Поэтому она стала рассказывать о своей работе.
— А мы тут редко кого-то ловим, — говорила Ракель. — В основном дела решаются по телефону или на фуршете в посольстве.
Харри криво улыбнулся:
— И как же решалось дело с тем секретным агентом, которого я подстрелил? — спросил он. — По телефону или на фуршете?
Ракель в задумчивости посмотрела на Харри, выудила из стаканчика кусочек льда и, держа его двумя пальцами, подняла к глазам. Капелька воды сбежала по ее ладони, проскочила под тонким золотым браслетом и потекла вниз, к локтю.
— Ты танцуешь, Харри?
— По-моему, я только что минут десять говорил, как я ненавижу танцы.
Она снова склонила голову набок.
— Я спрашиваю, не потанцуешь ли ты со мной?
— Под эту музыку?
Из динамиков лилась вязкая как сироп саксофонная вариация мелодии «Let it Be».
— Думаю, ты выдержишь. Считай, это для разогрева — перед танцем с Линдой.
Она мягко положила руку ему на плечо.
— Мы флиртуем? — спросил Харри.
— Что, инспектор?
— Прошу прощения, но я туго понимаю скрытые намеки, поэтому и спрашиваю: это флирт?
— Я об этом никогда не задумываюсь.
Харри положил руку ей на талию и неуверенно шагнул на танцпол.
— Такое ощущение, как будто теряешь девственность, — сказал он. — Но это неизбежно: рано или поздно это приходится делать каждому норвежцу.
— Что ты имеешь в виду? — рассмеялась она.
— Я имею в виду: танцевать с коллегой на корпоративной вечеринке.
— Я тебя не заставляю.
Харри улыбнулся. Да даже если бы сейчас на гавайских гитарах играли «Танец маленьких утят» задом наперед, он полжизни отдал бы за этот танец.
— Подожди, что это у тебя?
— Это не пистолет, это я так рад тебя видеть. Секундочку…
Харри отстегнул от пояса мобильный телефон, отпустил Ракель, и та отошла обратно к динамику. Когда Харри вернулся к ней, она протянула к нему руки.
— Надеюсь, за нами тут никто не подглядывает, — сказал Харри. И хотя Ракель уже сто раз слышала эту затрепанную полицейскую остроту, она тихо засмеялась в ответ.
Эллен не вешала трубку, пока соединение не прекратилось. Харри не отвечал. Потом она набрала его номер снова. Эллен стояла у окна и смотрела на улицу. Никакой машины не было. Конечно, не было, просто ей сейчас всюду мерещилась опасность. Том, наверное, едет домой, скоро ляжет в свою постель. Или не в свою.
После трех неудачных попыток дозвониться Харри Эллен решила набрать номер Кима. Голос у него был усталый.
— Я отпустил машину только в семь вечера, — пожаловался Ким. — Двадцать часов разъезжал по городу.
— Сейчас только ополоснусь и приду, — сказала Эллен. — Просто хотела узнать, дома ли ты.
— Какой-то у тебя странный голос. Что-то случилось?
— Нет, ничего. Я подойду минут через сорок пять. Кстати, не одолжишь мне свой телефон? До завтра.
— А ты не заскочишь по дороге в «Севен-элевен» на Мерквейен за сигаретами?