Красные дни. Роман-хроника в 2-х книгах. Книга первая

Знаменский Анатолий Дмитриевич

Выбежали на низкое крылечко, смотрели через кудрявые вишенники на бугор, за сады и речку. Там пылила и посверкивала крошечными молниями шашек развернутая конная лава, кровавой каплей колыхалось впереди чужое знамя... По улице с криками скакали казаки боевого охранения.

— Почему — с той стороны? От Мишина, что ли?..

Спрашивать было глупо, отвечать тем более. Красные появились с противоположной стороны, совсем не от Секачей. Те самые, что недавно отбили шесть атак под Секачами и, по словам оперативной сводки, «зализывали кровь» в полном окружении. Щегловитов,

не потерявший самообладания, отметил только, что песчаное нагорье уже обсохло после дождей, мягко пылило под копытами коней...

Передний казак из боевого охранения пролетел мимо штаба, но останавливаясь, кричал на скаку: «Миронов! Обошли!.. Спасайтесь!» — и сразу пропал из виду.

— Двуколку! Санитарную! — закричал Барышников.

— Поздно, кажется, — спокойно сказал Щегловитов.

Штабные, будто из мешка, вывалили во двор. Панически просовывая носки сапог в непослушные, болтающиеся стремени, они вскакивали на лошадей. Кто-то еще, торопясь, подтягивал подпругу, ругался.

— Где полковник? — вопили в штабном домике.

— В третьей сотне, кажется! На передовой!..

— Кой черт, передовая — у нас!

В конце улицы вырвалась тачанка, лихо, вполунакрен, развернулась и застрочила короткими очередями вдоль улицы. Потом стала медленно разворачиваться к дальнейшему движению. За нею показались кучно идущие всадники под красным флагом. Барышников сел на ступеньки и молча охватил голову руками. Щегловитов виновато кивнул Татьяне: «Простите, ради бога!..» — вернулся в кухню и выпрыгнул через подоконник в сад, в стелющиеся к речке терны.

Женщины вернулись в горницу и молча остановились у окна, распахнутого на улицу. Со страхом и любопытством выглядывали наружу.

Красные всадники — разгоряченные боем, потные, почти сумасшедшие — уже не торопили до основания запаленных в рейде коней. Медленно разъезжались по переулкам, рыскали, оцепляли сады и дворы. Наметился строгий порядок овладения населенным пунктом.

Прямо перед окном задержался на высоком арабском жеребце (лошадь, несомненно, из-под офицера...) довольно красивый казак со сбитой на затылок атаманской фуражкой — красный околыш со звездой... Осадил жеребца, медленно вложил окровавленный, лаково блеснувший клинок в потертые, кое-где облупленные ножны. Заметил вдруг испуганных, бледных женщин за подоконником, кивнул с нервной веселостью, приходя в себя:

— Здорово дневали, хозяйки! Как ноне почивали? Головушки не болят? — и захохотал.

Кто-то заглянул в адъютантскую, наткнулся на двух прижавшихся друг к другу женщин благородного вида и тут же захлопнул дверь, будто испугался. Через минуту уже докладывал всаднику на высоком арабском жеребце:

— Товарищ Блинов, тут во дворе штаб, полно бумаг, а в этой хате штабные крали и красный хрест! Чево с ними?..

— Штаб возьми под охрану, документы там, бумаги разные... товарищу Сдобнову для дела! Милосердных дам в санитарный батальон, и чтоб ни-ни... А то вы сгоряча! Гляди! — Блинов показал подобранной плетью куда-то поверх крыши и поехал тихим шагом вдоль улицы. Ехал, помахивая плетью,

и беспечно кидал в рот подсолнечные семечки.

«Неужели Блинов?» — одними глазами спросили друг друга женщины.

Михаил Блинов, бывший урядник, был уже известен в полковых штабах Фицхелаурова как самый бешеный и кровавый разбойник из всей мироновской стаи. Пленных, говорили, не брал, рубил на клочки. Женщин отдавал на забаву своей охране — бывшим конокрадам и китайцам. А на вид оказался очень даже приличным урядником. Глаза совершенно осмысленные, такого можно даже пристыдить, и он поймет. Только — звезда на околыше, очень уж непривычно...

— О гос-споди милосердный! Вот уж не ждали... — вздохнула Татьяна, присела на табуретку и оперлась локтями о подоконник. Ее оставляли силы.

И тут они увидели Миронова.

В окружении десятка особо доверенных, лихих и почему-то бородатых хоперцев (все похожи на староверов...) ехал поджарый в теле, с сухощавым, острым и моложавым лицом, при длиннющих, тонких усах вразлет, средних лет командир. На вид ему лет тридцать пять, может, и сорок... Шашка в серебряном окладе с красным императорским темляком билась слева о каблук сапога. Брюки — без лампас, обычные командирские полугалифе с потерявшим расцветку кантом.

Никакой картинности, никакого кавалерийского щегольства как будто и не было в посадке этого бывалого конника и командира. Но видно все же каждому, и в особенности понимавшим в этом толк женщинам, что этот человек, как говорится, родился в седле.

— Он! — прошептала Надя и тотчас в смущении оглянулась, как будто на нее смотрели со стороны. — И совсем не изменился!

— Когда ты его видела-то? — недовольно передернула плечами Татьяна.

— В книге... И еще на площади один раз, когда встречали полк в Александровске... Верно, совсем как тогда!

— Там он был сотник, в книге-то... И было это давно. Что это с тобой, дорогуша?

Откуда-то вывернулся на коне торжествующий Блинов. Подлетел и отсалютовал шашкой. Не убоясь картинности, некоего недопустимого форса. Его переполняла не только радость победы, но и откровенное восхищение командирским расчетом и даром Миронова, продуманностью бои, сыновнее чувство исполненного отцовского наказа.

— До утра бойцам — отдых, — сказал Миронов мягким, спокойным, почти домашним голосом. — А там, пожалуй, дадим звону дальше.

...Вечером Миронов доносил в штаб Подвойского, в Елань, куда было ближе и доступнее: «В районе Секачей вышел на окружения шести белых полков. Ударом с тыла разгромлены наголову полки Сомилетова и Елатонцева, взяты трофеи, санитарные двуколки, снаряды. Прошу поддержать справа, есть возможность пройти рейдом по тылам противника и взять железнодорожную станцию Себряково. Ответ — нарочным. Миронов».

16

В августе фронт стабилизировался на границах Воронежской и Саратовской губерний. Донская армия генерала Краснова утеряла боевой пыл, казаки начали рыть окопы в предчувствии долгой позиционной войны.