Красные дни. Роман-хроника в 2-х книгах. Книга первая
Шрифт:
Сталин не прощал, когда его вводили в заблуждение. За путаницу в работе и утечку штабных секретов по его настоянию были арестованы военспецы Носовнч и Ковалевский, началось следствие. Но Троцкий усмотрел в действиях Сталина самочинность и подрыв идеи использования военных специалистов в Красной Армии. Идея, сама по себе насущная и верная, тут же превращалась в некую догму…
В середине августа к Сталину пришел начальник Царицынской ЧК Червяков и принес письменное распоряжение наркомвоена Троцкого о немедленном освобождении из-под стражи Носовича и Ковалевского. Сталин посмотрел
Троцкий самолично прибыл в Царицын. С этого дня в помещении штаба СКВО, на Московской улице, 12, по всем трем этажам уже не ходили, а бегали. Большое начальство, вроде Минина и Ковалева, мрачно отмалчивалось, малое, как всегда в подобных случаях, трепетало и «рыло землю». В самом начале, впрочем, у наркома произошла стычка с Ковалевым.
— Почему не разоружили армий Ворошилова и Киквидзе на границе с РСФСР? — спросил Троцкий ни с того ни с сего, когда Минин представил ему председателя ЦИК Донской республики. Ковалев несколько оторопел от неожиданности, но сумел сообразить, что вопрос был из ряда «кобенистых», «на ошарашивание». И в свою очередь клацнул зубами:
— А где эта граница?
Троцкий посмотрел на него сквозь пенсне и кашлянул. А Минину, как партийному руководителю губернии, заметил наедине:
— Немедленно надо очистить командование от засилия казаков. Вы додумались здесь даже во главе армейского резерва поставить какого-то лампасника Тулака, это верно?
— Он политкаторжанин с девятьсот пятого, товарищ Троцкий, — сказал Минин.
— Не имеет значения. Держать у себя за спиной надо людей исключительно пролетарской прослойки.
На заседании Военного совета и ЦИК Донской республики нарком был свиреп и велеречив. Любимая его преамбула «если я буду не прав, тогда будете говорить вы!» лишала всех дара речи и способности здраво оценить повседневные факты. Тем более что за столом сидели уже освобожденные из-под стражи Носович и Ковалевский.
Выслушав информацию бледного и осунувшегося Носовича с устаревшими уже мотивировками относительно причин отступления красных частей — то, что генерал Краснов был в данный момент просто сильнее, как-то упускалось из виду... — Троцкий сказал сразу и без обиняков:
— Казакам оружия не давать. Они не хотят воевать с генералом Красновым. Только этим и нашей исключительной близорукостью можно объяснить успехи белых на поворинском и филоновском направлениях. Миронов? Есть сведения контрразведки, что он намеренно замедлял отход, чтобы посадить свои части в котел. Это, кстати, не первое уже окружение... Нет, нет, казаки — все враги пролетарской революции! Бичерахов на Кавказе тоже с Советами заигрывал, и Голубов лез к Подтелкову в главкомы у вас на глазах, и Шкуро вначале собирался формировать Красную гвардию в Терщине, у Буачидзе! Так что... Надо это наконец понять и признать со всей определенностью. Мужик, тем более сословный, есть пособник и единомышленник средней и мелкой буржуазии!
Минип, сидевший рядом с наркомвоеном, ощущавший все время неудобство от этих слов в присутствии Ковалева и Дорошева, потупился.
Прямой спор заводить в данном случае никто не мог. Во-первых, слишком высоким было положение Троцкого, во-вторых, здесь был не митинг все-таки, не партийное собрание (где вполне допустима свобода обсуждения), и, в-третьих, за Троцким в любом случае сохранилось бы большинство. На заседание приглашались некоторые товарищи с мест, а также комиссары штаба Рухимович, Щаденко и председатель совдепа Левин.
Бледные, жилистые руки Ковалева немощно лежали на зеленом сукне большого стола. Он мучительно думал: что же происходит в жизни, в политике, если ответственный партиец из Москвы несет такую ахинею? Как все это остановить, или переварить, или, может быть, оставить без внимания, как случайное, наносное вторжение? А если это — какая-то линия, обыкновенное предательство?
«Постой, Ковалев, — говорил он себе, — у тебя ведь нет никаких доказательств покуда. Не горячись, не кипи, попробуй взять себя в руки...»
Вспомнилась вдруг очень похожая ситуация в Петербурге, в девятьсот пятом, когда в подполье большевистском появилась Шорникова-Казанская, тоже ведь «ответственный организатор из комитета»... И что вышло?
Как быть нынче, как избежать нового предательства?
Ковалев уставился запавшими, горячими глазами на наркома и смотрел почти не мигая, с настойчивой напряженностью, упрямо, до тех пор, пока Троцкий не заметил его взгляда, не остановил «полета собственной мысли» и скороговорки указаний:
— Вы... что-то хотели добавить, товарищ Ковалев?
Ковалев гулко втянул воздух впалой грудью и закашлялся. Минин налил воды и придвинул стакан.
— Лев Давидович, — сказал Ковалев, смочив губы. — Насколько помню, 4 ноября прошлого года на заседании Казачьего комитета ВЦИК...
Он опять закашлялся, судорожно достал из кармана летнего френча несвежий платок. Глаза блестели от слез. Троцкий терпеливо ждал. Он знал, что «безбрежность коллегиальности», в которой его обычно упрекал Сталин, только кажущаяся, только «игра в демократию», которую легче легкого пресечь в самом зародыше. Если, разумеется, находишь это нужным...
— Вы тогда говорили как от своего имени, так и от имени СНК, насколько мне помнится... — прокашлялся наконец Ковалев. — И тогда вы недвусмысленно выразили полное доверие трудовому казачеству, которое, кстати сказать, ни разу ни в чем не подвело это доверие. Вы просили наш комитет оказывать помощь центральной Соввласти при решении всех практических дел. Теперь, насколько я понимаю, вы эту политику берете под сомнение? В целом казачество не может быть за белых или за Краснова уже потому, что оно доказало это в практике пашей революции. Добрая половина его — беднота и часть средних слоев — сражается в наших рядах. Скажем: плохо сражается, иной раз даже дезертирует... Но, во-первых, такие вещи естественны в условиях партизанщины, а во-вторых, то же самое наблюдается и в других частях. Отступать на северном участке, например, начали Сиверс и Киквидзе. — Ковалев обменялся взглядом с Дорошевым и поспешно добавил: — Не в вину им это говорится: там был основной удар Краснова.