Красные и белые. На краю океана
Шрифт:
Охотск появился на географической карте три столетия назад, и, хотя был ничтожно малой величиной, весь мир знал о нем.
Основали Охотск землепроходцы, когда в целеустремленном своем движении на восток вышли к Тихому океану. Охотск стал форпостом русского севера. Здесь строили корабли Беринг и Чириков для своей исторической экспедиции, отсюда отправлялись они, чтобы открыть море, названное морем Беринга.
Из Охотска уходили на Аляску, Чукотку, в русскую Калифорнию Шелехов, Баранов, Беллингс, здесь бросали якоря английский капитан Кук и
В этом голом городке на краю океана каждый русский ощущает и могучее дыхание истории, и трагическую быстротечность жизни, и вечную славу мертвых, с особой остротой представляя, как землепроходцы в продолжение веков сделали Охотск символом русской славы...
В Охотске Донауров отделился от артели старателей, решив искать золото в одиночку; он не знал еще — это так же бесполезно, как определять стороны света без компаса в непроглядном тумане. О своем решении Андрей сказал новым знакомцам— Никифору Тюмтюмову, Каролине Буш, Илье Щербинину.
— Вы большой романтик,— рассмеялась Каролина Ивановна. — В тайгу? Одному? Промывать золото, не зная где? Это чистое безумие, но настоящие мужчины — всегда безумцы,— повела она лукавыми глазами по Донаурову. — Открываю на всякий случай кредит в моем магазине, у меня есть все для золотоискателей.
— Через полгода бросишь тайгу и вернешься на Побережье. Охотская тайга не проспект Невский, по ней ходи да оглядывайся. Не усмотришь, кто за кустом — хунхуз или росомаха! — бесцеремонно похлопывал по плечу поэта Тюмтюмов.
— Пусть посмотрит тайгу, комарье пусть покормит, вернется— я его на радиостанцию возьму. Мне ох как нужен грамотный человек,— объявил Щербинин.
Донауров закупил у Каролины Ивановны все необходимое для старателя, приобрел пару лошадок у оленевода — тунгуса
Элляя и отправился за Кухтуйский перевал. Подражая другим золотоискателям, он застолбил небольшой участок по соседству с прииском знаменитого охотского миллионера Ивана Елагина и принялся за работу. >
Все, что он читал прежде о поисках золота — романы Ма-мина-Сибиряка, рассказы Брет Гарта, Джека Лондона,—оказалось скверными учебниками. Все — от поисков до промывки золотоносных песков — было делом непосильным, невозможным для одного. Промучавшись летний сезон, Донауров, законсервировав свой участок, вернулся в Охотск.
Общительный по натуре, он сошелся с Щербининым, и тот стал обучать его редкой профессии радиста. Андрей поселился в домике Ильи Петровича, много и весело работал, еще веселее ходил на охоту, на рыбалку.
Илья Петрович научил его ловить морозными ночами налимов, читать следы черно-бурых лис, и таежный мир стал приоткрывать ему свои секреты и тайны. Еще Щербинин познакомил Андрея со священником отцом Поликарпом и его молодой до-черыо Феоной; с той счастливой минуты Охотск для Андрея оделся в радужные краски.
У тебя вид именинника. По глазам видно, что влюблен. Такое скрыть невозможно. Люби, пока любится. Только юноше,' влюбленному по уши, не стоит забывать о службе,—сказал Щербинин.
—
Пока нет, но молодости свойственно непостоянство. А наша радиостанция одна на полмира, — с гордостью заметил Щербинин, — Если она испортится — полмира погрузится в молчание. — Илья Петрович круто повернул разговор: — Ты знаешь, ведь и отсюда, из Охотска, русские люди шли открывать новые земли. Аляска, Калифорния, Курильские острова еще помнят русский флаг, а теперь иностранцы завоевывают наш Се-вер. Я в Охотске двадцать лет, на моих глазах появились всякие Свенсоны да Пюргентоны. Чарли Пюргентон застолбил по Кухтую пятьдесят участков, да столько же Олаф Свенсон... А Каролина Ивановна, а Тюмтюмов? Со счета собьешься.
Между прочим, Никифор Тюмтюмов утверждает, что теперь в России будет править желтый цвет — цвет золота,— сказал Андрей.
— Тюмтюмов и должен так думать, иначе какой же он к черту промышленник! Меня интересует твое отношение к зо-лоту. Как-никак, но ты хотя и маленький, а хозяйчик. Собственный участок за Кухтуем имеешь,— рассмеялся Щербинин.
Мое отношение к золотому тельцу? Да просто приятно швырять самородки на кабацкую стойку, еще приятнее
украшать драгоценностями любимую женщину. Мне Феона сказала: любовь нуждается в золотой оправе.
— В шутку или всерьез сказала?'
— Пойди угадай, когда женщины шутят...
— Ну а если всерьез? Тогда что же?
— Брошу радиостанцию и снова уйду в тайгу.
— Несущественный ты человек. Такие хлопцы собакам сено косить начнут, трамбовкой дыма займутся.
— Вот и рассердился!
Щербинин был снисходителен к переменчивому в настроениях поэту, но сейчас сказал, подчеркивая каждое слово:
– — Ты носишься по белу свету в поисках приключений. Любовь твоя — лихорадочное увлечение, а золото попахивает авантюрой. Я тоже когда-то любил путешествия и приключения, но с годами прошло. Каждый стремится пристать к своему берегу. И тебе надо, Андрей...
— Для меня, Илья Петрович, любовь превыше всего,—беспечно ответил Донауров. — Я побежал к Феоне...
Феона хлопотала на кухне, и Андрей наслаждался, наблюдая ее тонкую фигурку, летящие движения, добрую и такую чарующую улыбку. На каждой вещи в комнате, от цветов на подоконниках до безделушек на туалетном столике, был отблеск ее Личности. На стене висел портрет матери Феоны, у нее, как и у дочери, был тоже стремительный облик.
После завтрака Андрей и Феона присели на тахту.
— Почитай мне стихи,— попросила Феона.
Вместо ответа он стал целовать ее в губы, щеки, шею; Феона, забыв о стихах, отвечала на поцелуи.
Тогда он решился на большее, но Феона оказала неожиданное сопротивление. Она сопротивлялась упорно, молчаливо.
— Не надо, умоляю,— услышал он шепот, устыдился своего поступка и почувствовал страх за ее беззащитную доверчивость. Он выпустил ее из объятий и снова увидел портрет. Мать Феоны смотрела на него строго, презрительно, осуждающе.