Красные и белые
Шрифт:
Долгушин вернулся в Омск, и город показался ему осажденным лагерем. Над Иртышом проносились американские гидропланы, пугая обывателей треском моторов. В пригородных рощах беженцы раскинули биваки: всюду горели костры, бродили бездомные, прося подаяния. В Казачьем соборе с утра до утра шли молебствия; в городе было пять бежавших архиепископов, их богослужения казались особенно торжественными и тревожными. Долгушин заметил на улицах военных с большими белыми, нашитыми на грудь крестами. Это были воины земских ратей, созданных генералом Дитерихсом. Маршировали
15
Наливался зноем август — коренной месяц года.
Земля не принимала войны, земля шумела поспевшими хлебами, зелеными рощами, пахла грибами, тмином, мятой. Пунцовели яблоки, мерцали желуди, похожие на коричневые пули, созревала в лесах брусника.
На узорчатых перьях папоротников гудели шмели, в березняке стонала иволга, смолистым покоем дышал вереск. В небе скользили рваные облака, их тени пробегали по неубранным полям, пыльным проселкам; небо тоже не принимало войны.
Природа восставала против смерти, разрушения, пепла, и все же война врывалась в нежную полевую тишину, оставляла за собой выжженные деревни, расстрелянные города, опустошенные заводы. Жизнь морщилась, сникала от ее смертоносного запаха.
Печальной была и полноводная Кама, на пустынных плесах которой растянулся многоверстный караван судов. Этим караваном перебрасывалась на Волгу, против Деникина, Вторая армия красных.
В дни странствия по реке Ева мельком видела Азина: терпеливо ожидала его появления, ожидание полнилось думами о нем.
«Чем больше я узнаю его, тем сильнее моя любовь. Она помогает мне переносить тяготы военной жизни. Как бы я хотела быть не только нежной, но и храброй, и чтобы Азин гордился мной! Сегодня Игнатий Парфенович сказал: «Азин великолепен, но и он имеет недостатки». — «Все имеют его недостатки, никто не имеет его достоинств», — гордо ответила я».
Ева сидела, положив голову на перила; солнце переливалось в речных струях, всплескивалась вода за бортом. «Азин сделал меня счастливой. В своей любви он не опускается до пустяков, но и понимает важность мелочей. — Ева вздохнула: она действительно переживала счастливое состояние и страшилась его утратить. — Если бы он спросил о самом заветном моем желании, я бы ответила: ребенок; мир без любви — мир слепой злобы и драки за право быть сильным. Неужели никогда не придут времена людей любви и радости?»
Поверх озаренной воды она посмотрела на берег, примечая несущественные, но милые вещи: черемуху, засеянную ягодой, гнездо ястреба в ветвях старого дуба… Стук пароходных колес, перебранка бойцов не мешали ее покою. Ева после непрестанных походов слушала тишину, и мысли ее были тихими, мягкими, улыбчивыми.
«Он может усомниться в моих поступках, но никогда — в моей искренности. Я могу быть ветреной, но не вероломной, ему не придется выяснять и объяснять наши отношения. Я понимаю: у него нет времени любить меня, — но в этом виновато время, не он…»
Взрыв хохота разрушил ее размышления. Ева прошла на корму, где шумно беседовали бойцы.
— Ладно,
— Потом всемирную комунию.
— А за комунией што?
— Пошел ты знаешь куда?
— Прекратить ругань! — скомандовал Дериглазов, заметив Еву.
— Если охота ругаться, материте белых. Можно при мне.
— Мы тут расспорились о случайностях жизни, — подхватил Игнатий Парфенович. — Вот Дериглазов говорит, что все зависит от случая — жизнь, смерть, счастье, беда. Даже правда и та игрушка случая.
— А что, неправда? — вскинул на Еву запавшие глаза Дериглазов.
— Какое же это счастье — зависеть от случайности? — рассмеялся Игнатий Парфенович.
— Случайного счастья нет? Самого случая не бывает? — переспросил Дериглазов. — Да я сам чудесным случаем жив остался. Чудо-то, возможно, и есть случайное счастье.
Ева понимающе кивнула головой.
— Да вот хотя бы случай со мной, — с воодушевлением продолжал Дериглазов. — Меня прошлым летом в Вятских Полянах Азин уже к стенке поставил. Если бы случайно Турчин не появился, быть бы мне на том свете, с каким-то странным удовольствием выговорил Дериглазов. — Но счастливый случай спас, а потом татары вернули миллион рублей, и стал я Азину закадычным другом.
Звонко, со стеклянным переливом, отбили склянки. Сложив на груди руки, Дериглазов следил за пенными водоворотами. Ева оглядывала бесконечную вереницу судов, разыскивая между ними истребительный катер, на котором объезжал флотилию Азин.
— Юный вы мой гражданин! — опять заговорил Игнатий Парфенович. Страшно, когда от слепого случая зависит жизнь человека. Меня поражает ваше легкомысленное отношение к собственной жизни.
Берега Камы темнели, пенные гребни волн светились, как снег. Из-за буксирных пароходов выскочил истребительный катер, Ева увидела Азина. Он стоял, раскачиваясь в лад бегущему суденышку; ветер вскидывал над его головой легкие пепельные волосы, трепал и отбрасывал красный шарф.
Азин взбежал по трапу на палубу, с порывистой радостью обнял Еву. Она прижалась к нему: его плечо показалось сейчас единственно надежной опорой.
Кама, запаянная сумерками, стала таинственной, в воде дрожали звезды, река смягчала их пронзительный блеск. Затяжелевшие мглою вершины деревьев, трава, полегшая от росы, небо с отблеском зелени существовали для Евы потому, что существовал Азин. Он накинул на ее плечи кожаную куртку и с любовью вглядывался в лицо, смутное, потерявшее свои строгие очертания.
Впервые любовь вошла в его сердце, и он даже не воображал, что чувство любви было таким болезенно-счастливым, все время изменяющимся, необъяснимым в своих изменениях.
Он поцеловал ее темные, продутые ночным холодком волосы, шею, онемевшую от напряжения, стал повторять глупые, однообразные, но полные значения слова:
— Я тебя люблю. Так люблю, что не могу и сказать, как…
— И я тебя люблю…
Он закрыл глаза, вслушивался в ее слова, в самого себя, в напряженную ночную движущуюся воду.