Красные и белые
Шрифт:
Кто-то налетел на Лутошкина, схватил за грудь, приподнял.
— А, да это ты, горбун? О, да ты, горбун, молодчага — офицерика шлепнул! — Дериглазов поставил на землю Лутошкина и скрылся в саду.
Игнатий Парфенович добрел до кладбищенского забора, уперся лбом в мокрые доски. Туман уже испарялся от пожаров, выстрелов, сентябрьской зари. Лутошкин откинулся от забора — на него глазели крупные буквы: «10000 рублей за голову Азина».
Игнатий Парфенович поднял руки и всеми пальцами, ломая ногти о доски, содрал афишу…
Дериглазов прорвался на Театральную
Красные скапливались во дворах, прятались за стволами тополей, перебегали с места на место.
— Габдула, к Азину бы, за помощью бы, — уговаривал Дериглазов своего раненного в грудь связного.
— Кончали меня, шайтаны. Не серчай на меня, Ахметка, — харкнул кровью связной.
На площади появился Лутошкин. Около него зацокали пули, Лутошкин метнулся к памятнику Державину, трясясь всем телом, прижался к теплой красной плите.
— Это ты, горбун? — обрадовался Дериглазов. — Айда, горбун, к Азину. Скажи ему, Дериглазов помощи просит. Скажи, если сам Дериглазов требует помощи — то дело худо!
— Не могу я. Сил окончательно нет.
— Нельзя не могу, горбун. Я погибну, ты погибнешь, бойцы погибнут Советам конец! Айда, горбун, через не могу…
Игнатий Парфенович со стоном оторвал свое тело от надежной плиты державинского монумента…
Азин ерзал в седле, хватаясь то за бинокль, то за маузер, но его удерживал на месте голос Шпагина:
— Полтавский полк вытеснил противника с Арского поля…
— Откуда известно?
— Пока по непроверенным слухам.
— Слухи — брехня! А дело-то идет добро, — радовался Азин, словно начальник штаба был счастливым виновником этих дел.
Вытянув шею, Азин завертел головой. Арское поле снова исчезло в завалах дыма: злобные вспышки огня, утробное рычание орудий, лихорадочная трескотня пулеметов раскачивались над невидимым теперь полем. Это была пропитанная кровью, болью, злобой музыка боя. Безумные звуки то накатывались на Азина, то отодвигались, и облик его менялся: губы подергивались, по скулам пробегала мелкая дрожь.
Показался всадник. Не выдержав, Азин помчался навстречу:
— Что, Арское поле?
Связной протянул окровавленный клочок с крупными, криво нацарапанными буквами: «Взял военный госпиталь. Офицеры отступили. Пленных нет. Офицеры в плен не сдаются. Северихин».
— Передай Северихину, пусть преследует офицеров. В плен не сдаются? Ну и молодцы, что рук не поднимают. Нам и не надо. — Азин приподнялся на стременах, ища глазами Шпагина и улыбаясь закопченным лицом. «Добро, Шпагин, добро!» — говорила его улыбка.
С левого фланга вынырнул новый связной. Едва не наскочив на Азина, удержал лошадь, приоткрыл спекшиеся губы.
— Что? Громче! Не слышу!
— Полтавцы бегут. Под натиском превосходящих сил противника…
— Скачи обратно! Скажи командиру полтавцев —
Припав к шее жеребца, почти распластавшись над седлом, Азин мчался к березовой роще, где укрывался эскадрон Турчина…
Когда Долгушину сообщили, что азинцы взяли Арское поле, он понял всю опасность случившегося и, подняв в атаку свой последний резерв, смял полтавцев. В азарте атаки Долгушин не заметил кавалеристов Турчина. Турчину представилась возможность ударить в тыл Долгушину. Пока Турчин колебался, подоспел Азин.
— Ты что? Ослеп? Упускаешь счастливый момент! — Азин выхватил шашку и, потрясая ею, захлебнулся ликующим криком: — Ка-ва-ле-рис-ты, в атаку!
Березы, кусты, люди завертелись перед глазами. Азина оглушали лошадиный топот, визг сабель. Сбоку взметнулась шашка Турчина и с коротким блеском обрушилась на убегающего офицера. Пуля жалобно жвыкнула у папахи, Азин машинально отклонил голову. Он вскидывал и опускал свою шашку, гнался за какой-то шинелью, прижимался к седлу, когда лошадь перепрыгивала канавы. Сознание его выхватило из общей сумятицы боя колодец и офицера на нем. Держась за колодезный журавель, он целился из нагана; Азин ткнул офицера в грудь концом шашки, тот как-то сразу и бесследно исчез. Азин так и не понял, что офицер провалился в колодец.
Откуда-то появился еще офицер, торопливо вздымая на Азина наган. Азин метнулся в сторону, но выстрела не последовало. Офицер боднул головою воздух и, странно сгибаясь, упал в канаву.
Азин задержался над ним, не испытывая ни злобы к убитому, ни радости за свое спасение.
— Контратака отбита, — голос Турчина вывел Азина из оцепенения. Со вздохом и словно сожалея о чем-то, он вложил шашку в ножны.
— Контратаку отразили, а белых-то так и не сломили. — В этот момент его внимание привлек Лутошкин. — Чего тут болтаетесь? По белой пуле соскучились? — взвизгнул бешено Азин.
— До кремля пустяки осталось, без тебя, юноша, не хватает силенок… Дериглазов подкреплений просит…
В смрадном дыму мелькали магазины, дворянские, купеческие особняки. Перед Азиным возник бронзовый Державин, вросший в красный гранит. Азин промчался мимо; все, что называется самосохранением или страхом, померкло в нем. Все было придавлено новым, необычным «рефлексом цели», а целью являлся кремль. Перед целью этой не существовало ни страха, ни боли, ни гнева — было лишь ощущение огромного физического препятствия, которое необходимо скорее преодолеть.
— За мной, за мной, за мной! — надрывался он одной и той же фразой, не слыша собственных слов и понимая, что его не слышат бойцы, но видя всеобщее стремительное движение.
Кавалеристы врезались в скопище белых. Азин наносил во все стороны удары, сам увертывался от чьих-то ударов. С балкона соседнего дома в него выстрелили — острая боль вспыхнула под локтем левой руки. Как ни странно, боль придала ему новую силу. Он даже не заметил, что кто-то бросил гранату — балкон с офицером обрушился на тротуар.