Красные камзолы. Капрал Серов: год 1757
Шрифт:
Отвечаю уверенно, казенным голосом:
– Его преподобию архимандриту Иосифу письмо от квартирмейстера Кексгольмского полка секунд-майора Стродса, Генриха Филипповича.
– Еще один… – пробасил монах с легкой тенью раздражения. – Не велено.
Ба, а я ведь тебя помню! Мы ж с тобой по осени битый час в гляделки играли в приемной, когда наш квартирмейстер с местным начальством вопросы решал.
Удерживаю бесстрастное лицо и флегматично заявляю:
– А ты доложи.
Смотрит на меня в упор, где-то в район переносицы. Ну-ну. Матч-реванш решил устроить, что ли?
Однако пауза надолго не затянулась. Где-то через полминуты гляделок он отвел взгляд и гулко пробасил куда-то себе за спину:
– Иоанн!
– Ась? – отозвался кто-то из сеней.
– Проводи служивых, – и сделал шаг в сторону, демонстрируя, что дорога свободна.
Вот так просто? А, нет. Когда я поравнялся с монахом, тот придержал меня за локоть.
– С оружием в дом не ходи. Не оскверняй. Тут оставь, – объяснил он в ответ на мой вопросительный взгляд.
Пожимаю плечами. Ладно. Кивком указываю Степану встать по другую сторону крыльца, напротив амбала. Отдаю ему мушкет и снимаю с перевязи шпагу. Ну вот, теперь у нас Степан похож на пушистый трактор. Груженный тулупом, ранцем, ружьями, шпагами… Ничего, сам вызвался. Пусть поиграет в гляделки с этим типом, как я минувшей осенью.
Каменные ступени покрыты тоненьким ледком. Башмаки плохо цепляются за поверхность. Не навернуться бы. Чувствую я, под взглядом местных смиренных мордоворотов надо держать осанку и маршировать безупречно ровно. Мы не дома. Не хватало еще, чтобы местные потом зубоскалили, что в Кексгольмском полку солдаты косолапые да неуклюжие, на ровном месте падают.
Кто-то из челяди доложил о нашем явлении, и уже через несколько минут меня провели в скромный кабинет архимандрита Иосифа.
С осени здесь ничего не изменилось. Все такие же голые кирпичные стены, все тот же большой полированный стол, все так же аскетично и без каких-либо украшений. Разве что на столе лежат стопки бумаг и пара больших книг в простых черных переплетах.
Подошел поближе, представился и протянул его преподобию перетянутый бечевой пакет от Стродса.
Архимандрит быстро вскрыл конверт небольшим ножичком, вынул письмо и погрузился в чтение. Сесть мне он, конечно же, не предложил. А я и не напрашивался. Хорошо хоть вообще сюда допустили. Архимандрит – это должность, примерно соответствующая генеральской. А я кто? Даже не офицер. Так, нижний чин. Потому стою навытяжку и выражаю смирение на лице и внутренне радуюсь, что меня не заставили целовать руку его преподобию. По ритуалу вроде бы положено…
Его преподобие дочитал письмо, отложил в сторону и с едва заметным раздражением забарабанил пальцами по отполированной поверхности стола.
– Может, еще что-нибудь в дополнение к этому? – с ноткой язвительности кивнул архимандрит на лежащее письмо.
Недоволен. Ну извини, дядя. У меня приказ. Сейчас буду требовать больше. Чтобы или дал хоть что-то, или в открытую послал нас лесом, без всяких этих дипломатических словоплетений. Все равно я эту высокую дипломатию не понимаю. Вот он скажет что-нибудь вежливое, а мне потом только майор Стродс растолкует, что это меня так грубо отшили.
– Так точно. Еще взамен тех беглых, что вы у себя укрыли, согласно вот этому рескрипту, – достаю бумагу из сумки и аккуратно кладу на стол, – мне велено забрать у вас такое же количество справных и обученных ландмилиционеров. Из лучших.
Архимандрит дернулся и со злым прищуром спросил:
– Это кто ж тебя надоумил, солдат, обвинять нас в укрывательстве беглых? У нас тут, знаешь ли, монашеская обитель, а не казачий стан.
Как там Стродс говорил? Морду поглупее сделать и побольше наглеть?
– Никак нет, ваше высокопреподобие. Напротив, вам же на благо. Беглые-то все одно к войне не годны. И духом слабы, вы для них заместо отца родного будете, на руках вас носить будут, ежели милость к ним свою явите. А взамен избавитесь от солдат злых и буйных, кои непотребствами всякими да нравом необузданным портят тут это… – я сбился, сглотнул и закончил фразу уже не так куртуазно, как планировал: – Короче, борзых и наглых мне, и вам же спокойней это самое… Они, наглые, на войне, ну, чтобы… а у вас тут гарнизон, вот.
Чувствую, как лицо заливается краской. Ну как так-то, а? Не возьмут меня в дипломаты. Хорошо же начал фразу заворачивать и потом так лажанул в конце! Эх, надо было в школе в театральный кружок ходить. Научился бы на одном дыхании пафосный спич задвигать, сейчас так пригодилось бы! Ну или хотя бы бумажку с речью приготовить…
Архимандрит побарабанил пальцами по столу, посмотрел еще раз на векселя, вложенные в письмо Стродса, затем уставился на копию рескрипта Конференции, о чем-то размышляя.
– Список с рескрипта кто делал?
– Полковой писарь. Вон там, внизу заверено полковой канцелярией.
– Ваш полк к Рижской дивизии относится?
А это тут при чем? Хотя, может, он заметил мое смущение и просто хочет, чтобы я расслабился и перестал так отчаянно краснеть? Потому и задает очевидные вопросы, чтобы я просто что-нибудь говорил и успокаивался. Наверное.
– Ну да. Командир дивизии – генерал Василий Абрамович Лопухин. Очень его люди хвалят, вот.
Его преподобие коротко глянул мне в глаза и погрузился в свои мысли. Через какое-то время он, казалось, начал думать вслух:
– А у Петра Борисовича Черкасского супружница – дочь Петра Матвеевича Апраксина. Но при этом у сына Петра Борисовича супруга из Лопухиных… Да еще и фон Мантефель бригадиром поставлен… И зачем сюда молодой двор лезет? Ничего не понимаю. – Повернулся ко мне и вдруг спросил: – Скажи, солдат, ты что-нибудь понимаешь?
Э-э-э… что?
– Виноват, ваше преподобие!
Архимандрит поморщился и махнул морщинистой ладонью.
– Да не кричи так, уши давит. Вот скажи, много ли немцев в ваш полк по зиме пришло?