Красные камзолы
Шрифт:
По размаху Печорская крепость была заметно больше, чем питерская Петропавловская крепость. А, может, даже побольше московского Кремля. Ну, мне так показалось. Ничего себе скромная монашеская обитель!
А еще и сам городок Печоры, и окрестные деревни — все они располагались на монастырских землях. И крестьяне этих земель были не государственные, а монастырские. Сашка просветил меня, что монастырские крестьяне не платят налог государству, не несут рекрутской повинности и все такое прочее. По сути — государство в государстве. Хотя судя по внешнему виду деревенских домишек — живут тут совсем небогато При этом на стенах монастыря стоят вполне
Кареты загнали внутрь крепости, моих солдат и кучера с коляски Луки Исааковича сразу погнали на молитву в одну из многочисленных церквей, стоящих внутри крепости-монастыря. Ереме я вколол последний шприц-тюбик противовоспалительного и сдал на руки монастырским монахам. Они посмотрели его ногу и авторитетно заявили, что рана, конечно, тяжелая, но вроде все обойдется и отнимать ногу не будут. К весне, мол, Ерема будет прыгать как молодой. Ну и слава Богу.
Пока весь коллектив был на молитве, господин секунд-майор вручил мне небольшой деревянный сундучок и велел следовать за ним на прием к настоятелю. Мы спокойно пересекли весь двор крепости и зашли в одну из башен. Видно было, что Генрих Филиппович здесь не в первый раз. И, кажется, местным православным служителям не было никакого дела до того, что Генрих Филиппович, вообще-то, лютеранского вероисповедания. И крестится он слева направо, а не как православные — справа налево. Может, это потому что здесь нигде не было бабулек, которые постоянно тусуются у входа в церковь и ворчат на всех, кто делает что-то не по канону? Или потому что военный? Что-то вроде мне Ефим рассказывал про то, что военным церковный канон делает послабления какие-то.
Дюжий монах с повадками дворецкого пригласил господина квартирмейстера Кексгольмского полка на аудиенцию к настоятелю, а меня оставили торчать в приемной, с сундуком и ни разу не смиренного вида монахом.
Ну ладно. Мы люди опытные. Стою навытяжку у двери, изображаю мебель. Через некоторое время мы с монахом даже соревноваться взялись, кто из нас более статуя. Дышали через раз, моргали пореже. Хотя, может, и не соревновались, может, он и правда по жизни такой. Интересно, про меня он подумал то же самое?
Где-то через час дверь открылась и мне велели пройти внутрь.
Канцелярия архимандрита внутри выглядела подчеркнуто аскетично. Каменные стены без отделки, зарешеченные окна, простой деревянный пол и — контрастом ко всему — большой роскошный стол из красного дерева. Лакированный, с резными ножками и золотыми узорами. На котором стояла шахматная доска и ничего больше. Генрих Филиппович жестом подозвал меня и велел подать сундучок.
Скрип ключа, щелчок замка и на столе появились пухлая пачку разнообразных бумаг, перевязанных тесьмой, мои пять слитков золота и небольшой серебряный кубок с какими-то вычурными узорами. Архимандрит бегло просмотрел бумаги, отодвинул в сторону кубок, затем вытащил из сундука под столом и отдал Стродсу другую пачку бумаг, потоньше. Один из монахов принес два небольших мешочка монет. Генрих Филиппович развязал тесемки и за пять минут пересчитал все, составляя небольшие золотые и крупные серебряные монеты в аккуратные столбики. После чего загрузил все в сундучок и мы двинулись обратно.
По ощущениям, сундучок потяжелел килограмм на двадцать. Я аж крякнул, взваливая эту тяжесть на плечо. Интересно, двадцать килограмм серебряной монеты — это много или мало? Уф, неудобный какой, зараза! И плечо острыми углами режет! Ничего, дотащу как-нибудь.
Выйдя во двор, я сдавленно прохрипел:
— Большая здесь крепость, ваше высокоблагородие. А мы здесь на зимние квартиры встанем?
Генрих Филиппович усмехнулся.
— Если все по закону делать, то пока с Синодом переписку вести будем — зима успеет закончится. А если так договариваться — без штанов останемся.
Я покосился на сундучок.
— А здесь мало, разве?
Секунд-майор снисходительно фыркнул.
— Здесь только на текущие расходы. На зимовку полка таких сундучков штук десять надо. А уж если здесь зимовать — так еще и должен останешься. Мы лучше в Изборске в крепости артиллерию полковую и одну роту оставим, а остальных в сам Псков отведем. Если Лука Исаакович с настоятелем сторгуется — так полк зимой в городе еще и подзаработать сможет.
— Ну да, мне говорили, что на одну только зимовку роты восемьсот рублей надо.
Стродс поднял бровь.
— Это кто такое говорил? Этот рыжий? Мартин?
Эээ… Как он так быстро вычислил? Или я что-то не то сказал?
— Не помню. Просто кто-то сказал.
— А вот сейчас ты неуклюже лжешь, Серов. Это порутчик Ниронен тебе сказал. Наивный он. Слишком уж прямой, без выдумки и без изящества. Так он себе капитанский патент не добудет, никакие восемьсот рублей ему не помогут.
Блин. Неужели все-таки подставил ротного?
— Да что вы, Генрих Филиппович! Господин порутчик — толковый командир, и…
Стродс жестом оборвал мое сдавленное сипение. Ну так-то оно тяжело разглагольствовать, когда тащишь неудобный тяжелый сундук на плече.
— Я очень хорошо отношусь к порутчику Нироннену, Серов. Справный служака, ответственный. Случись беда — без сомнений доверю ему даже батальон. Знаю, что сбережет, накормит и сохранит. Но вот в капитаны с его характером ему рановато. Или сожрут, или облапошат и виноватым выставят. Маловато у него хитрости да изворотливости.
— Угу…
— Ты вот что. Передай Нироннену, что с зимовкой роты все разрешилось удачно, полк роту на пансион поставит и всем нужным обеспечит, чтобы не волновался. И никаких своих ресурсов изыскивать нет нужды. Только вот…
— А?
Стродс оглянулся на меня через плечо и с усмешкой закончил:
— Только ты при этом рожу тупую скорчи и улыбайся во весь рот, словно блаженный. И скажи ему это до того, как пойдешь в кабак с Архиповым в кости играть. Потому как если порутчик обычному солдату по зубам съездит — это одно. А капралу — уже совсем другое. Усек?
Получить по зубам за восемьсот рублей? Почти килограмм золота! А ничего так, выгодная сделка!
Глава 21
Рижский тракт упирается в реку Великая и в хиленький наплавной деревянный мостик. Подходы к мосту были укреплены древоземляными редутами, выход с моста на той стороне реки защищался огромной квадратной башней, укрытой высоким деревянным шатром. А там, на восточной стороне реки — крепостные стены. Огромные, в трехэтажный дом размером, они укрывали весь берег реки насколько хватало глаз. Какой там московский Кремль, какой Печорский монастырь, о чем вы? По сравнению с Псковом это так, мелочь.