Красные камзолы
Шрифт:
— Так это, Ефим! Ты ж говорил, бить меня будешь! Как я смогу не быть забитым, если сам говорил что бить будешь?
— А ты смоги. Надо смочь.
Да ну, он просто стращает, небось. Нормальный же мужик, и говорит спокойно. Хотя… с таким же спокойным выражением лица он мне тогда в лоб засветил. Вообще в лице не переменился…
За таким вот разговором у меня напрочь вылетело из головы видение мужика из электрички.
Этот бесконечный зимний поход по заснеженным просторам наконец-то закончился. Мы шли около двух недель. Все это время какой-либо бани не было, умывались снегом или холодной водой на постоялых дворах. В плане естественных надобностей — тоже не фонтан. Туалетной бумаги нет и не будет, задницу подтирать приходилось, извините, снегом. Многие рекруты заболели. Человек двадцать оставили по дороге. Из тех, кто дошли до Луги около половины надсадно кашляли.
Нас определили в часть города, которую можно было бы назвать военным городком. Длинные ряды деревянных ангаров, очень похожих на конюшни. Сейчас их использовали как казармы для рекрут. Площадь-плац — это для всяких торжественных построений и шагистики. Экзерции, если по-местному. А еще тут есть баня. Ну как — баня? Большое помещение, слегка теплое от одной печки, зато с кучей теплой воды, согретой в большом медном чане. Попариться в такой бане нельзя, но помыться теплой водой — можно.
Фомин огласил распорядок: сначала баня, бороды и усы сбрить, исподнее постирать. После бани нас осмотрит батальонный врач. Лекарь, как его тут называют. После осмотра распределят кого куда и сразу же приведут к присяге. Потому как пока не присягнул — ты посторонний человек для полка. А зачем оно надо — на посторонних еду тратить да спальные места предоставлять? Живут тут небогато, каждую крошку считают.
Помыться после такой дороги — это, скажу я вам, большое счастье. Парилки тут нет, конечно, о чем ребята из отряда изрядно ворчат, но вода согрелась хорошо, по ощущениям — градусов семдесят. А вне помывочной — прохладно. Но если сразу насухо вытереться — то терпимо. Мыла нет, есть зола, песок и какой-то странный порошок, который посыпают на вихорку, чтобы оттереться. Мылится плохо, но зато можно хорошо себя почесать. Грязи с себя смыли много. Казалось, что "кусками отваливается" — это совсем не аллегория.
Пока мылись да отпаривались в теплой воде — обратил внимание на тела других ребят. Мда… щуплые, тощие, ребра торчат. Руки жилистые, ноги у кого-то уже с вздутыми варикозными венами. На спинах у многих шрамы, следы давнишней порки. Ладони ребят напоминают лопаты. Пальцы толстые, мозолистые. Такие я в нашем времени в основном у сварщиков видел. И едят они, видимо, весьма плохо. Лишнего веса и каких-либо мышц нет ни у кого. Исключение — Ефим. Вот он похож на качка, очень развитая мускулатура. Плечи, предплечья, бицепцы, трицепсы, как там оно называется не знаю. Ну вылитый Шварнцеггер в молодости. Только ноги обычные, да ряха рязанская. Круглая, да нос картошкой. Ну да у меня тоже есть чем похвастаться. В парилке выяснилось, что у меня самые развитые и мускулистые ноги из всего отряда. Прям аж гордость взяла. Все-таки футбол дал о себе знать.
На бритье пришло два армейских цирюльника. Ну и тот парень, что в Кексгольме кожевенником работал — достал откуда-то из своего мешка опасную бритву. "Аглицкая!" — гордо так похвастался. Интересное дело — затачивали бритву об ремень. Прям так брали кожаный пояс, натягивали в струну и правили лезвие, потом брились. Так быстрее и удобнее. Побрили и меня. Мне повезло — меня и Ефима брил кожевенник из Кексгольма. Спокойно, аккуратно, я даже и не задумался что какие-то проблемы могут возникнуть. А вот те ребята, которых брили цирюльники — вот им было тяжко. Лица красные, все в ссадинах и порезах, да будто наждаком выскобленные… Мда, бритье тут, оказывается, та еще процедура. А что делать? За бороды налог берут. А солдатам бороды так и вовсе не положены. Одна радость — щетина до трех дней тут считается побритостью. Так что морды к следующему бритью зарастут. Ну а мне надо срочно придумать какой-нибудь магарыч кожевеннику, чтобы бриться только у него. А в идеале — самому бы раздобыть опасную бритву. Аглицкую, ага.
Брили, кстати, только лицо и шею. Волосы трогать не стали. Тут солдаты носят волосы ниже плеч, забранные в хвост или в косу. А потом присыпают золой и какой-то пудрой.
— Зачем? — спросил я и показал вопросительно на одного из артельщиков, который на свои свежепомытые и расчесанные вихры аккуратно, деревянной расческой наносил смесь пудры и золы.
— От вшей помогает.
— А налысо побриться?
Ефим изумленно посмотрел на меня, а потом вдруг хлопнул себя по лбу.
— А, ты ж не стрелял еще из мушкета. Ну ладно. Прижжет тебе кожу порохом горелым пару раз — поймешь. А пока смотри да мотай на ус.
Медосмотр был короткий. Выстроили нас нагишом в ряд, врач лет сорока от роду прошел вдоль строя, посмотрел на руки, колени, постучал по груди. Послушал дыхание через деревянную трубку. Где-то половину из тех, кто кашлял — вывел из строя. И еще одного парня из другой артели — его сразу выставили в сторону от всех. Доктор поставил диагноз как приговор — сифилис. Я вздрогнул, аж мороз по коже. Это как так?
— А вот так. Все, закончилась для парня служба. Да и жизнь тоже, наверное — Ефим был категоричен.
Да уж. Вот так вот запросто — сифилис. В одном строю с остальными. А мы с ним из одного котла ели, да и мылись вместе… А сколько тут еще разных болезней? Я украдкой осмотрел строй голых мужиков заново. И новым взглядом отмечал следы от когда-то перенесенной оспы, зарубцевавшиеся язвы от лишая на поясницах… Интересно, от скольки болячек я привит? Вроде мама постоянно в поликлинику таскала, все эти БЦЖ и прочее у меня сделаны…
После медосмотра нас осталось около сорока человек. И это от всей той толпы, что вышла из Кексгольма. Не знаю сколько точно, но колонна большая была, иногда растягивалась метров на двести.
С помощью нагретых камней и камина быстро сушили исподнее. Я и тут оказался не как все. Трусов тут нет. Используют нательные рубахи и панталоны. Белого и серого цветов, в зависимости от исходного материала и степени застиранности. А у меня мало того что трусы семейные — это полбеды, за короткие панталоны сойдут. Так у меня еще и термобелье фирменное, черного цвета. Хорошее, качественное… Только вот в нем я заметно выделяюсь на общем фоне. Впрочем, я и так вряд ли остался бы незаметным.
Отдохнули, оделись. Очень хотелось есть, но еда — только после присяги. Жадные тут слишком, на чужаков еду переводить. А до присяги мы — чужаки. Интересно, а те, кто по болезни отстранили и увели отдельно — их-то кормить будут? Они же тоже вроде как чужаки… Но их судьбой никто из нас не интересовался. Увели и увели. С глаз долой, из сердца вон. Как-то это все не похоже на дружную общину. Или всему виной наш неопределенный пока статус? Не знаю.
Вечерело. Закатное солнце подсвечивало красным низкие зимние тучи, легкий ветерок морозил свежевыбритые щеки. Я стоял в строю на небольшой площади около церкви, подняв правую руку. На мое правое плечо положил свою левую ладонь Ефим, как мой восприемник, правую же тоже поднял как и все остальные. Перед нашим строем стоял рослый бородатый поп в черных одеждах, а сразу за ним — ряд солдат и офицеров в военных мундирах. Колыхалось знамя. Полка, наверное. Хотя откуда тут, здесь же учебный батальон, а сам полк в другом месте. И знамя полка наверняка там. Блин, опять отвлекаюсь. Ну знамя и знамя, мне-то какое дело? Слушать надо, что поп говорит и повторять за ним слово в слово.