Красные нити
Шрифт:
Карабанов тяжело вздохнул, чуть наклонился вперёд, судорожно стискивая руль. Я увидела, как он зажмурился и поморщился, едва ли не касаясь лбом руля.
Я не понимала, что происходит. Казалось, у Карабанова внезапно наступил какой-то внезапный приступ боли или (ну, вдруг!) резкие муки совести.
— Выходи, — не открывая глаз бросил он мне.
Опасаясь его разозлить, я поспешила выполнить его приказ и выбралась из УАЗа.
Над нами возвышались темные ели, со снежными шапками на лохматых ветках. Между еловых веток гневно завывал январский ветер,
Карабанов гулко хлопнул дверцей автомобиля, но звук металлического хлопка поглотил зимний ветер и утащил куда-то вглубь леса.
— Ну, чего встала? — спросил Евсей. — Давай…
Я непонимающе оглянулась на него.
— Что… О чем ты?
— Я не знаю, чёрт возьми! — он раздраженно развёл руками. — Давай делай, что нужно… Что ты обычно делаешь?! Как ты помогаешь Корнилову?!
Он не знал, что именно я умею и заметно злился. Последнее может плохо кончится как для меня, так и для Мирона.
Я оглядела запорошенную снежными сугробами небольшую опушку леса, и спросила:
— Что это за место? Куда ты меня привёз?
Судя по выражению лица, Карабанова мой вопрос разочаровал.
— Ты прикидываешься?
— Нет, — я растерянно пожала плечами, — если ты хочешь, чтобы я тебе помогла, то объясни…
— Это место, где он убил её! — прорычал Карабанов. — Или, если я прав, попытался убить!
В глазах капитана Следственного комитета появился лихорадочный блеск.
Я отчаянно старалась держать себя в руках, но он невероятно пугал меня! И кругом только холодный и безлюдный зимний лес! Только снег, деревья и лёд! До ближайшего населенного пункта километров шесть-семь, никак не меньше! То есть, даже, если я рискну попытаться убежать от Карабанова… далеко, тем более, по таким сугробам я точно не убегу.
Словно прочитав мои, Евсей достал из свой пистолет, и показательно передёрнул затвор. Говорить он ничего не стал, всё было во взгляде его глаз.
Я нервно сглотнула и отвела взор от его глаз.
Не зная, что предпринять, я прошла вперёд. Промёрзлый снег хрустел и поскрипывал под ногами. Ледяные касание ветра неприятно гладили лицо и мне пришлось накинуть капюшон своей парки.
Я слышала, как Карабанов, выждав, неспешно ринулся следом за мной. Его шаги звучали с мрачной вкрадчивостью, они были, словно, напоминание о том, чтобы я не думала совершать никаких «глупостей».
Я и не собиралась сейчас бежать, я почти тактильно чувствовала целящийся мне между лопаток пистолет в руках Евсея. Всё, что я хотела — это, пережить сегодняшний день и снова увидеть Мирона.
Я настороженно ступала по заледенелому снегу и уже начинала ощущать, как насыщенный январским холодом воздух заснеженного леса изменяется. Это трудно объяснить, но воздух как будто становится плотнее, как будто наполняется какой-то тяжестью и становится, словно, более упругим, вязким и тягучим.
Таким его делают витающие здесь воспоминания. Воспоминания обитают повсюду, я не всегда их вижу, но, почти, всегда чувствую и отчасти даже могу осязать.
И это место, эта покрытая холмистыми сугробами опушка, была переполнена пережитыми эмоциями и мыслями. И чем дальше я шла, тем более явно я чувствовала их.
Сквозь шум ветра я услышала нарастающий шум автомобильного двигателя. Я замерла на мгновение, глубоко и судорожно вздохнула, а затем обернулась.
В глаза мне ударил яркий свет подъезжающей машины. С нервным, частым и сбивчивым дыханием я увидела, как из остановившегося передо мной элитарного внедорожника выходят мужчина и женщина.
Я видела, как из бронзового Рендж Ровера вышел мужчина и достал из багажника автомобиля лопату. Он отошёл на несколько метров от внедорожника и начала быстро выкапывать яму.
Затем из автомобиля вышла женщина, точнее девушка, в которой я, несмотря на слепящий свет фар машины, мгновенно узнала Людмилу Гольшанскую.
Девушка держала на руках объемистый сверток из зеленого одеяла. Она подошла к яме, которую выкопал Сильвестр Гольшанский. Я услышала его жесткий и холодный голос:
— Сама или я?
— Я сама, — всхлипнув, со слезами в голосе ответила Людмила.
Елизарова осторожно спустилась вниз, в выкопанную яму и бережно опустила на её дно свёрток из одеяла.
Несмотря на завывание ветра, я отчетливо расслышала её тихий, преисполненный слёзной печали голос:
— Я всегда буду любить тебя, Мартин. Надеюсь, моя любовь будет греть тебя в твоем собачьем рае.
Затем Сильвестр помог Людмиле выбраться наверх и начал закапывать могилу Мартина, который, по-видимому, был домашним питомцем Елизаровой.
Я увидела, как, через несколько минут Сильвестр передал Людмиле свой телефон.
Внутри меня стремительно собирался и затвердевал ком пугающего осознания грядущего кошмара. Я знала, что будет дальше! Я уже это видела! Я видела эту ночь, когда Сильвестр попытался убить Людмилу! Я видела это глазами той волчицы…
Воспоминание перед моими глазами резко изменилось, рассыпалось и вновь соткалось в уже другое видение.
Я увидела её… Пошатываясь, то и дело опираясь руками на деревья, Людмила через силу шла вперёд. Она с трудом переступала ногами в глубоких сугробах. Каждый шаг давался ей с тяжким болезненным трудом и с каждым шагом жизненные силы покидали её. Медленно, багровыми каплями, её жизнь сочилась через глубокую рану, оставленную ножом Сильвестра. Темно-карминовыми, влажно блестящими «цветками» кровь Людмилы орошала снег и застывала на обледенело хрусткой поверхности.
— Людмила!!! — вой зимнего ветра разорвал гремящий яростный голос Гольшанского. — Ты подохнешь здесь! В этом лесу! Тебя даже не найдут, грязная шл**а! Дрянная ты подстилка!
Девушка вздрогнула, когда сотрясающий воздух ночного леса, яростный крик Сильвестра настиг её.
Я видела, как Людмила тяжело опёрлась о дерево и затем услышала, как она слёзно всхлипнула.
Меня переполняло сострадание к Елизаровой, к этой раненной и запуганной Гольшанским беззащитной рыжеволосой девушке, которой сейчас было невероятно страшно.