Красные орлы
Шрифт:
Николай Бушуев командируется в юго-восточные волости Ирбитского и Камышловского уездов. Моисей Сологуб едет в район Кушвинского завода, Василий Герасимов — в восточную часть Ирбитского уезда и в западную — Тюменского. Товарищ Воронцов, наш бывший заведующий, назначен председателем Ирбитского уездного революционного комитета.
Ну, а я?.. Я еду в Камышловский уезд! Побываю в Камышлове, в Зырянской волости и у себя дома, в родной Борисовой.
С путевкой политотдела — в деревню
Гоню
Пока запрягут лошадей (что-то долго мешкают), делаю эту запись.
По дороге от Егоршино вспомнил многое. Здесь мы отступали. Здесь в 1918 году бился 1-й Крестьянский коммунистический полк «Красных орлов» совместно с Камышловским и 4-м Уральским полками. Сколько с тех пор пройдено дорог, во скольких боях участвовал, а не забывается все, что связано с «красными орлами», с милым сердцу Камышловом.
С волнением въехал в Камышлов, вглядывался в каждую улицу, в каждый дом, в каждого встречного. Прежде всего проехал на двор Дембовского, содержателя большой ямской станции, попросил пару лошадей до Ильинского.
Старик Дембовский спешить не любит: «Давайте ваши документы, молодой человек». Надел очки, посмотрел: «Все в порядке. Но подвода будет часа через три — четыре. Не взыщите, раньше не могу».
И на том спасибо,
Отправился к Прасковье Ионовне Владимировой. Шел и боялся: жива ли, не обидели ли чем белые?
Застал дома. Прасковья Ионовна, как увидела меня, задрожала, заплакала, бросилась целовать:
— Феликс ты мой родной!.. Обнимает, ощупывает, словно бы проверяет, в целости ли я. Крестится, благодарит бога.
Потом стала хлопотать над чаем. Когда попили чайку, твердо сказала:
— Никуда не пущу. У меня отдохнешь, пока лошадей приготовят.
Так я и провел с Прасковьей Ионовной три часа. Ничуть о том не жалею.
Прасковья Ионовна о многом рассказала. Перво-наперво об отце. Ему удалось бежать от белых, когда с партией других большевиков гнали в Сибирь по тракту Камышлов — Тюмень. Это все она знает от самого отца. Он к ней на днях забегал на минутку.
— Как выглядит? — спрашиваю я.
— Да вот так и выглядит… Сам скоро увидишь.
Что правда, то правда, совсем скоро увижу я своих.
Порассказала мне Ионовна и о наших гимназистах. Незавидная судьба выпала на их долю. Белые мобилизовали учащихся седьмых и восьмых классов в колчаковскую армию, послали их во всевозможные ударные, штурмовые и «бессмертные» батальоны, попросту говоря — на верную гибель. Забрили и многих моих товарищей, в том числе Грибуську Донова.
Ничего не поделаешь, кто хочет сохраниться между двумя огнями, между двумя борющимися силами, обречен. Милый был паренек Грибуська. Но у него не хватило твердости, решимости встать на сторону народа. Вот и угодил в колчаковскую банду.
Перед уходом я зашел в садик, где год назад, накануне отступления, зарыл печать Борисовской партийной ячейки. Откопал ее. Печать в полной сохранности. Теперь-то она пригодится!
Попрощался я с дорогой Прасковьей Ионовной и отправился на ямскую станцию. В обед выехал из Камышлова.
По этой пыльной дороге я не раз ездил с папой. Все-то тут мне знакомо.
Лошадей менял в Ильинском. Отсюда родом геройский командир батальона товарищ Полуяхтов Андрей Афанасьевич и его земляк, ординарец командира полка «Красных орлов», мой друг-приятель Осип Полуяхтов.
В Ильинском долго не задерживался. Хозяин станции, богатый мужичок, хорошо помнит моего отца. Тот не раз менял у него лошадей во время поездок в Камышлов и обратно.
Дорога от Ильинского накатанная. По сторонам — поля, леса, снова поля. Хлеба хорошие… Так добрался до Суворов…
Но вот уже зовут меня. Лошади готовы. Прощайте, Суворы!
Скоро буду дома.
Даже не верится, что можно написать: вот и я в родном доме.
Первым увидел отца. Было такое мгновение — мы остановились и не могли сделать ни шагу. Потом бросились друг к другу.
Я всегда чувствовал, что отец меня сильно любит. Но он это прямо не проявлял, не умел говорить ласковые слова. Однако после разлуки, смертельных опасностей, папа не мог сдержаться. Крепко-крепко обнял меня, прижал к себе. Я даже растерялся, испытывая всегдашнюю перед ним застенчивость.
Потом подбежали мама, шестилетняя Маруся, младшие братишки Валентин и Шурик. Вслед за ними пришла моя любимая бабушка Анна.
Что было дальше, описать трудно. Подошли соседи, соседки, знакомые, молодежь. Посыпались вопросы и потекла беседа.
Не представляю себе, сколько прошло времени. Говорили о том, о сем. Не было бы конца этой беседе, не позови меня крестьяне в село Зырянское. Там прослышали о моем приезде и просили выступить,
На пути в Зырянское встретился с женой Ивана Андреевича Голикова — Еленой Дмитриевной. Тяжелая была встреча. Иван Андреевич погиб в те дни, когда полк «Красных орлов» с боями отходил к Глазову.
Что я мог сказать одинокой, несчастной женщине, которую зверски избивали белые?
В Зырянском на площади у церкви собралась целая толпа. Сразу же стали задавать всевозможные вопросы. Отвечая на них, я рассказал о текущем моменте, о колчаковщине, об уроках, которые надо из нее сделать мужикам, о работе органов Советской власти в деревне и о многом другом.
Говорил, а сам вглядывался в лица крестьян. Мужики знают меня, я — их. Некоторые все время кивают головами, соглашаются с каждым словом. Другие задумчивы — взвешивают, прикидывают. А третьи — едва сдерживают злобу, несогласие.
Но большинство, подавляющее большинство, настроено хорошо, за Советскую власть. Поэтому-то, наверное, и понравилось им мое выступление. Едва кончил, подошли старики. Как маленького, ласково похлопывают по плечу, по затылку:
— Молод, а знает, что к чему на белом свете…