Красные пианисты

Бондаренко Игорь Михайлович

Арвид и Милдрет прошли по молу к маяку. Мол глубоко вдавался в море и служил границей судоходного канала. Слева от мола тянулся бесконечный песчаный пляж-мелководье, где вода в теплые летние дни прогревалась до восемнадцати — двадцати градусов.

В рыбачьем затоне стояла яхта Шульце-Бойзена. Руководители антифашистской подпольной организации — Шульце-Бойзен, Харнак и Зиг — время от времени совершали прогулки на этой яхте. Вдали от людских глаз и ушей они могли спокойно обо всем поговорить. Прогулки на яхте людей, связанных дружбой и, можно сказать, равных по своему положению в обществе, не должны были привлечь внимание гестапо и СД. «Тайных, нелегальных встреч мы должны избегать. Надо встречаться легально. Нужен только хороший предлог». Эта идея принадлежала

Шульце-Бойзену, и она сразу пришлась по душе и Харнаку, и Зигу, и другим друзьям Бойзена. Конечно, они могли встречаться также и у кого-нибудь на дому. Что они иногда и делали. Но надежнее всего была яхта. И Харнак и Бойзен знали, что подслушивающая аппаратура в нацистской Германии стала почти совершенным инструментом. Прослушивание в домах возможно не только во время телефонных разговоров, но и в то время, когда телефон не работал. Достаточно в аппарат вмонтировать такую маленькую штучку, и можно включаться в подслушивание в любое время.

Яхту Шульце-Бойзена в Варнемюнде обслуживал один моряк, на которого он мог полностью положиться.

Вот почему наиболее важные встречи руководителей организации Шульце-Бойзена — Харнака происходили на яхте.

Со дня нападения Германии на Советский Союз прошло всего шесть дней, но возникла необходимость встретиться и поговорить.

* * *

Форштевень яхты резал голубовато-зеленую поверхность моря. Белые усы разбегались от острого носа по обе стороны. Тихий шорох воды за бортом действовал умиротворяюще. Нежаркое северное солнце приятно гладило тело.

Либертас в голубом купальнике устроилась на носу, Милдрет — тут же неподалеку, на банке [9] у правого борта. Фрау Харнак была в легком, но закрытом платье и большой соломенной шляпе. Милдрет не любила загорать. Ее тонкая белая кожа от солнца грубела, а черные волосы выгорали. Либертас напротив — обожала солнце. В имении своего отца в Либенберге в детстве она целыми днями играла на солнечных лужайках с детьми крестьян. Она была, можно сказать, сорванцом. Все шалости в кругу ее сверстников исходили от нее. Ее вьющиеся и в детстве волосы за лето слегка бледнели, а чуть вздернутый носик блестел от загара. Любовь к солнцу она сохранила и когда стала взрослой женщиной. Она очень обрадовалась, когда Харро купил яхту.

9

Банка — скамейка (морской термин).

Либертас Хаас-Хейе родилась в Париже. Потом, в зрелые годы, она не раз приезжала в этот город. Ей нравилось бродить по Монмартру. Отсюда, с высокого холма, открывался чудесный вид на город. Неподалеку высился собор Сакре-Кёр — Святое Сердце. В детстве ей казалось, что он сделан из взбитых сливок и белкового крема — таким он был белоснежным и воздушным. Часами она могла простаивать у мольбертов художников на площади Тертр.

Либертас росла одаренной девочкой. Увлекалась музыкой, писала стихи. В семнадцать лет она написала стихотворение «Либенбергские рабочие».

Как часто на гарцующем коне Рассматривал я их, и видны были мне Натруженные руки, согнутые спины Среди колосьев на полях необозримых. Я их не презирал, о нет, не презирал, Лишь жгучий стыд меня сжигал. Как перепрыгнуть я желал в тот час Ту пропасть страшную, что разделяла нас!

Играя с детьми простых крестьян, она рано узнала их нужды.

Все это формировало ее жизненные убеждения, взгляды.

Милдрет Харнак смотрела на переливающуюся разными красками воду за бортом и своим мягким, бархатистым голосом читала:

—

Моя жизнь — нарастающее круженье, Я кружу над вещами давно. Суждено ли дожить мне до высших свершений Или к ним лишь стремиться дано?

— Я тоже люблю это стихотворение, — сказала Либертас.

На лекциях в Берлинском университете Милдрет читала своим студентам на английском языке не только Гете, но и Рильке, и запрещенного Гейне. Ее смелость импонировала большинству ее слушателей.

Яхту вел Харро. Его мускулистая рука крепко сжимала румпель руля. Белая шелковая рубашка пузырилась от ветра. Рядом с ним на раскладном стульчике примостился Арвид. Он снял очки, и его близорукие глаза щурились от солнца.

— Значит, Хейнкель тоже работает над самолетом с реактивной тягой?

— Я своими глазами видел чертеж, — подтвердил Шульце-Бойзен.

— Надо сообщить в Москву.

— Как только вернемся, скажу Гансу [10] .

10

Ганс и Хильда Коппи — радисты Шульце-Бойзена.

— Функабвер в ближайшее время получает новые, усовершенствованные пеленгаторы. Надо проявлять максимум осторожности, — заметил Харнак.

— В Берлине у меня несколько квартир, откуда можно вести передачи. И все они в разных районах. В случае опасности нас предупредит Хорст [11] .

— Ты знаешь, что пал Минск? — спросил Харнак.

— Да, знаю. Фактор времени сейчас имеет решающее значение. В этом году Англия и США по производству самолетов сравнялись с Италией и Германией. Это мне сказал Беппо Шмид, а ему — Геринг. Ты был в России, Арвид, что ты можешь сказать о промышленности русских?

11

Хорст Хайльман — член организации Шульце-Бойзена — Харнака. Студент Берлинского университета. Призванный в вермахт, как отличный математик был направлен в функабвер — центр радиоперехвата.

— Россия стала сильной промышленной державой. Но сейчас они в очень невыгодном положении.

— О чем вы тут говорите? — Из каюты выбрался Йон Зиг. У него заболела голова, и он немного полежал в каюте.

Харнак коротко передал содержание разговора.

— На железных дорогах работают тысячи иностранцев: поляки, французы, голландцы. «Арбайтен лангсам» — «Работай медленно» — таков лозунг дня, который функционеры КПГ распространяют среди иностранных рабочих, и это находит отклик, — сообщил Зиг.

— В авиационной промышленности тоже работают иностранцы. Несколько бомбардировщиков, поступивших в Италию и Румынию, вышли из строя после первых же полетов. Сам Хейнкель сказал мне, что это результат плохой работы, — заявил Шульце-Бойзен.

— Большинство немецких коммунистов в концлагерях. Нас осталось мало. Но я верю, что революционная ситуация в стране будет вызревать, — сказал Зиг. — Нам необходимо объединить все антинацистские силы в Германии [12] . Не можем ли мы найти опору среди антигитлеровских офицеров вермахта? — спросил он Шульце-Бойзена.

12

Брюссельская (1935 г.) и Бернская (1939 г.) конференции КПГ приняли решение об образовании Народного фронта, куда бы вошли все оппозиционно настроенные демократические течения и группы. ЦК КПГ дал своим функционерам установку работать не только с рабочими, интеллигенцией, но и с прогрессивно мыслящими представителями буржуазных кругов.