Красные самолеты
Шрифт:
…Самолет «Сталь-6» строился как прототип фронтового истребителя, поэтому он и скорость имел такую, что в нее не сразу поверили в Глававиапроме, и был однако же по силам серийному производству. «Сталь-7» был для своего класса машин и скоростным, и дальности до тех пор небывалой. В проекте послевоенного тяжелого сверхзвукового самолета Р.Л.Бартини также сумел объединить и дальность, и скорость, и относительную технологическую простоту, доступность.
Между прочим, в принципе поиск решения «И – И» вовсе не сложен. Похожие задачи студенты решают уже на первом курсе на семинарских занятиях по математике: берут производную функцию, приравнивают ее нулю и находят икс, затем игрек.
Но «хитрость» тут вот какая: в жизни, которая неизмеримо сложнее математики, такие решения часто скрываются там, куда никто еще не догадался
В своих самолетах Бартини объединял противоположные, порой взаимоисключающие, свойства с помощью неожиданных конструкторских ходов. Мы уже говорили о таких ходах в конструкции «Стали-6». У «Стали-7» фюзеляж был не круглого и не овального сечения, что было бы сочтено естественным, а треугольного (с закругленными вершинами), а крылья – «изломанные», похожие на крылья перевернувшейся на спину чайки. В результате они удачно, гораздо плавнее, чем у других самолетов, состыковывались с фюзеляжем, а на взлете и посадке под ними образовывалась плотная воздушная подушка, заметно повышавшая грузоподъемность и, значит, дальность самолета. И шасси, установленное в местах «перелома» крыльев, получилось коротким и легким. А для дальнего сверхзвукового самолета Бартини предложил треугольное крыло, составленное не из прямых сторон, как обычный треугольник, а с одной изогнутой: с передней кромкой, искривленной по найденному конструктором закону. Это, а также особая закрученность плоскости крыла решили проблему. Похожими сейчас сделаны крылья Ту-144, англо-французского «Конкорда» и некоторых других сверхзвуковых самолетов.
И вот здесь – третье умение конструктора: парадоксальность, неожиданность решений. Умение видеть неочевидное.
Но что такое очевидность? Это наши непосредственные ощущения, это долгий опыт человечества… Что же – совсем отказаться от достигнутого, не верить глазам, ушам?
Нет. Но опыт наш пока еще не завершен. В природе есть еще многое, для нас пока далеко не очевидное. В.И.Ленин пишет: "Неизменно, с точки зрения Энгельса, только одно: это – отражение человеческим сознанием (когда существует человеческое сознание) независимо от него существующего и развивающегося внешнего мира… «Сущность» вещей или «субстанция» тоже относительны; они выражают только углубление человеческого познания объектов, и если вчера это углубление не шло дальше атома, сегодня – дальше электрона и эфира, то диалектический материализм настаивает на временном, относительном, приблизительном характере всех этих вех познания природы прогрессирующей наукой человека". [10]
10
Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 18, с. 277.
Бартини в наших собеседованиях и к этому подходил постепенно, не в один день и с разных сторон. Когда я спросил его, что он думает о нынешнем разделении инженерного труда, о «массовой атаке», о талантливых одиночках и их положении в огромных коллективах, он ответил:
– То же самое, что следовало думать во времена Галилея. Один человек, как бы он ни был одарен и образован, не может знать больше, чем тысячи специалистов, но может в одиночку отказаться от привычных представлений – понимаете? – и посмотреть не вот сюда, а во-он туда… Ведь и Галилею когда-то сказали: «Твои стекла показывают пятна на Солнце? Это очевидная ложь!»
Прошло около полугода. Я полагал, что вопрос об одиночках и коллективах «закрыт», позиции ясны, но вдруг Бартини в разговоре, совсем, казалось, не связанном с тем, уже давним, кивнул на картинку на стене – там двое яростно уставились друг на друга в упор, «толстый» и «тонкий» (я раньше думал, что это – к чеховскому рассказу):
– Спорят философы. О чем? Все о том же: что есть истина… Толстый говорит: «Она такая!» Тонкий: «Нет, она такая!» А это все равно как если бы вы сейчас стали утверждать, что вот этот стакан с карандашами – только правый и никакой другой… Между тем для вас он правый, а для меня – левый, для вас он близкий, а для меня – далекий. Он синий, но придайте ему определенную скорость – и он станет красным, – явление Допплера…
И еще раз, несколько дней спустя:
– Представьте себе, что вы сидите в кино, где на плоском экране перед вами плоские тени изображают чью-то жизнь. И, если фильм хороший, вы забываете, что это всего лишь плоские тени на плоском экране: вам начинает казаться, что это – целый мир, настоящая жизнь.
А теперь представьте себе, что в зал входит, знаете, женщина с палочкой – фея, дотрагивается палочкой до экрана, и мир на нем вдруг оживает. Что тени людей вдруг увидели себя и все свое плоское окружение. Но, оставаясь на экране, они увидели это, как муха видит портрет, по которому ползет: сперва, допустим, нос, потом щеку, ухо… И для них это в порядке вещей. Другого мира они не видят, не знают и даже не задумываются, что он может существовать…
Но вы-то, сидящий в зале, вы знаете, что мир – другой! Что он не плоский, а объемный, что в нем не два измерения – ширина и высота, а три: еще и глубина.
Только почему вы уверены, что мир именно такой – трехмерный? Это для вас очевидно? Другое – абсурд? А для «экранных людей», которые вас не видят и не подозревают о вашем существовании, глубина – абсурд. Так что очевидность – далеко еще не доказательство, и это хорошо знают художники. Видел я, кажется, в «Литературке» юмористическую серию рисунков, вроде серий Бидструпа. Человечек на картинке; он оживает и хочет выйти на «свободу». Бежит направо – ударяется в правый край, в раму. Налево – а там левый край. Бросается вниз, прыгает вверх – везде края, граница… Человечек растерян, задумывается и вдруг хлопает себя по лбу: нашел! И – уходит в глубину.
Ну хорошо, не будем тревожить фей, искусство – там свои законы. Возьмем другой случай: движение столбика ртути в термометре. Столбик во времени удлиняется, сокращается, опять удлиняется… Построим график: ось абсцисс – время, ось ординат – высота столбика ртути. Получим волнистую кривую, где каждому моменту времени соответствует какая-то одна высота столбика, температура.
А если сейчас взять и совершенно произвольно, не имея на это решительно никакого права, но все же поменять местами обозначения координат? Может получиться дичь: как будто в один и тот же момент времени столбик имел разную высоту, термометр показывал одновременно не одну, а несколько температур…
Опять абсурд. Очевидный абсурд! Это все равно что предположить, будто какой-нибудь электрон может одновременно сидеть вот в этом куске мрамора на столе и на Юпитере… Так не бывает – в том мире, который мы видим.
Но возьмем еще один случай, просто систему координат «X-Y», и в их поле нанесем ряд последовательных положений одной точки – в виде прямой линии, параллельной оси "X". Будет ли здесь для наблюдателя разница между движением и покоем?
Будет, но не для всякого наблюдателя. Если он смотрит с оси "X", движение есть, если же с оси «Y» – движения очевидно нет: прямая линия, параллельная оси "X", проецируется на ось «Y» в виде неподвижной точки. В одно и то же время точка и движется, и стоит на месте. И это уже как будто не совсем абсурд. Это, скорее, парадокс. И возможно, в нем заключен какой-то еще не раскрытый нами общий смысл…