Красные щиты. Мать Иоанна от ангелов
Шрифт:
Королевская опочивальня преобразилась: к потолку посредине был, по византийскому обычаю, подвешен большой медный круг, в котором горели размещенные рядами лучины, — свет был такой яркий, будто в солнечный день. На камине целыми охапками стояли зажженные свечи, от них сильно пахло воском. Королевское ложе сдвинули в угол, а кесарь в длинной рыцарской тунике и пурпурном плаще сидел у камина в кресле. На голове у него сиял золотой венец с крестом впереди, лицо было белее мела, взгляд мутен. Всех поразило, что он еще нашел в себе силы надеть облачение. Четверо рыцарей держали над креслом красный балдахин с вышитыми на нем
Епископы Эбергард и Конрад приблизились к королю и надели на него священнические ризы, символ небесного посланничества германских императоров. Тяжелая золотая парча, подобно фону византийских мозаик, оттеняла бледность его лица.
По знаку Фридриха слуги поставили позади кесаря оба ларца и отошли в сторону. Агнесса подтолкнула маленького Фридриха к отцу, но Барбаросса придержал его, взяв за ручку. Все опустились на колени: из бокового алькова вышел Маркварт со святыми дарами. За ним старуха монахиня несла на шнурке медную доску, ударяя по ней молоточком; при каждом ударе раздавался протяжный, гулкий звук — обычай этот был привезен кесарем из Иерусалима. За монахиней шли церковные мальчики, размахивая кадилами — густое облако ладанного дыма вмиг заволокло Конрада. Ослепительный свет, сияющая золотом парча, звуки гонга — все это создавало торжественное настроение. Генрих пристально всматривался в бледное лицо кесаря; на фоне золотой парчи оно казалось ему белее облатки, которую нес в руке Маркварт.
Кесарь принял причастие сидя. Небывалым величием дышал весь его облик, сила духа победила немощи телесные! Никто бы не узнал в нем то жалкое существо, которое всего несколько часов назад корчилось от озноба под медвежьими мехами. И в тот миг, когда Конрад вкушал плоть Христову, он показался Генриху небожителем, восседающим на престоле в сиянии славы, истинным владыкой мира.
Когда кесарь причастился, Маркварт и монахиня с гонгом отошли в сторону. Конрад указал рукой на епископа Генриха и уверенным, звучным голосом произнес:
— Епископ Генрих сообщит вам мою волю.
Епископ, опираясь на зеленый пастырский посох с голубкой наверху, сделал шаг вперед.
— Конрад Третий, — возгласил он, — милостью божьей король германский, император западной части света, владыка и повелитель Германии, Италии, Галлии и Славонии, готовясь вскоре предстать пред лицом того, кто послал его вершить закон над градом и миром, просит дворян Германского королевства, дабы после его кончины они, минуя его малолетнего сына, избрали королем германским Фридриха, герцога швабского, на благо всем подданным и на благо империи. И в подтверждение своей воли он вручает оному герцогу Фридриху во владение и распоряжение отныне и впредь императорские регалии.
— Да будет так! Аминь! — громко проговорил кесарь.
Присутствующие опешили — так неожиданны были эти слова. Но слуги уже открыли аравийские ларцы, и Маркварт, став позади кесаря, подал ему округлый черный предмет, казавшийся неуместным среди всего этого блеска и великолепия. Фридрих Швабский опустился перед кесарем на колени, Райнальд притянул к себе Фридриха Ротенбургского, который снова начал плакать, и прикрыл его полой плаща. Кесарь благоговейно взял корону обеими руками за державу — видно было, что он напрягает последние силы, — и положил ее на ладони Барбароссы. С минуту железный этот обруч, казалось, соединял умирающего государя и его преемника, потом руки Конрада опустились, корона осталась у Барбароссы. Все облегченно вздохнули, как при возношении святых даров, и склонились в земном поклоне.
Кесарь протянул руку назад, взял у Маркварта копье, сделанное по образцу копья святого Маврикия; некогда Оттон III оставил его в Гнезно Болеславу, которого прочил своим соправителем в Европе. Фридрих обернулся к Райнальду, хотел дать ему подержать корону, но тот был занят плачущим малышом. Оглянувшись вокруг, Барбаросса заметил рядом с собой коленопреклоненного Генриха Сандомирского и передал корону ему. У Генриха замерло сердце, когда он ощутил в своих руках холодный металл. Венец германских государей задрожал в руке польского князя.
Копье Барбаросса передал своему дяде, Оттону Фрейзингенскому. Но у кесаря уже не было сил взять у Маркварта остальные регалии, он только сокрушенно покачал головой. Тогда дряхлый епископ майнцский поднес ему для лобызания коронационный крест, усыпанный драгоценными камнями и содержавший внутри святые мощи. Фридрих поднялся на ноги, подвинул к кесарю своего маленького кузена. Ребенок тихо и жалобно плакал. Кесарь с глубокой скорбью возложил руки на его голову, которую лишил короны вместо того, чтобы увенчать ее, склонился к малышу и, нежно глядя на него, спросил:
— Ну, чего ты? Чего?
Потом благословил сына, осенив крестным знамением его лобик, и в изнеможении откинулся на спинку кресла. Райнальд снова взял ребенка на руки.
Все поспешили перейти в соседнюю, архивную, залу — не терпелось потолковать о таком неожиданном событии. Когда Генрих вошел в канцелярию, Виллибальд с пеной у рта наскакивал на Маркварта, на епископа майнцского и Райнальда Дассельского.
— Это незаконно, — кричал он, — незаконно? Противно всем установлениям божеским и человеческим. Государем должен был стать Фридрих Ротенбургский!
Те упорно отмалчивались — пусть себе кричит сколько хочет. Видимо, они были очень довольны решением кесаря.
Из королевской опочивальни стремительно вышел Барбаросса. Вслед за ним вынесли оттуда ларцы с регалиями и переносной алтарь герцога Тассиля Баварского — священную имперскую реликвию. Генрих с изумлением посмотрел на своего друга — в лице Фридриха появилась надменность, даже двигался он теперь по-иному, более степенно, уверенно, величаво.
— Просьба моя вот какая, — обратился он к Генриху. — Побудь, пожалуйста, в этой зале с твоими слугами, я здесь оставлю священные регалии. Мне сейчас надо идти на совет. Пока не решим, что делать дальше, пусть корона побудет под твоей охраной, братец.
Барбаросса затем увел с собой высших сановников: Виллибальда, Райнальда — Маркварт почему-то не пошел. В этой, похожей на овин, зале, слуги поставили посредине аравийские ларцы и выстроились по обе стороны дверей. Генриху подали кресло и скамеечку для молитвы. Он сел. Тэли и Герхо, подойдя к нему, преклонили одно колено, потом стали позади кресла. Наступила тишина, только слышно было, как трещат дрова в камине и попыхивают свечи, оставленные Виллибальдом на канцлерском столе. Вскоре они догорели, и зала погрузилась в полумрак.