Красные щиты. Мать Иоанна от ангелов
Шрифт:
Сперва он ехал по верхнему уступу виноградника, как бы наперерез Генриху и его спутникам, так что они видели над зеленеющими лозами его профиль. Потом дорога делала поворот, и папа оказался лицом к лицу с ними. Генрих, Рахевин и Джордано Пьерлеони преклонили колени, папа на миг придержал мула, но тут Арнольд, резко шагнув вперед, упал на колени у самых ног мула, схватил ногу папы и поднес ее к губам. От этого резкого движения папа покачнулся в седле, но не перестал улыбаться. Невзрачный, жалкий с виду старичок, который, всем на удивленье, крепко держал в руках ключи Петровы, спокойно осенил крестным знамением вначале Арнольда, затем и остальных.
— Сын мой, — сказал он Арнольду, — не таи змия в груди твоей… — Потом обернулся к своим капелланам, кивнул, и они двинулись дальше. Через минуту вся процессия скрылась в облаке золотистой
12
Все, что Генриху довелось затем пережить, начиная с отъезда из Рима и до возвращения на родину, казалось ему одним длинным сном, от которого он еще долго не мог очнуться. И впоследствии время это вспоминалось ему как некий удивительный, невероятный сон.
В Палермо ему не удалось сохранить в тайне свое звание. Когда они причалили к пристани, там стоял человек, который по приказу короля Рожера должен был опрашивать приезжающих и, ежели кто из них окажется знатным чужеземцем, тотчас докладывать о его прибытии королю. Тогда король Рожер, подобно Гаруну-аль-Рашиду, призывал гостя пред светлые свои очи или же посылал к нему своего советника, мудрого араба Эдриси {80} , чтобы тот подробно расспросил гостя, откуда он, какова его страна и какие люди в той стране живут. Все это ученый араб заносил потом в книгу, где описывались различные земли, страны, океаны и моря. Составление этой книги было главным делом жизни для короля Рожера и для его премудрого советника.
80
Эдриси (также Идриси) Абу Абдаллах Мухаммед ибн Мухаммед (1100–1161/1165) — арабский географ и путешественник. По поручению Рожера II, на основе собственных наблюдений и рассказов других путешественников составил географический труд «Развлечение истомленного в странствии по областям», или «Книгу Рожера», как пояснительный текст к семи серебряным картам. В 1154 г. посетил Польшу.
Итак, королевский слуга, сильно смахивавший на араба, с необычайным почтением поклонился Генриху и повел его к богатому купцу, который сдавал свой дом внаймы приезжающим знатным особам. Дом этот находился вне городской стены и был окружен красивым садом. Вскоре туда явилось еще несколько королевских слуг, они, по восточному обычаю, принесли Генриху корзины с фруктами, хлебом и жареной дичью. Это означало, что король Рожер считает новоприбывшего своим гостем. Спутники Генриха были поражены великолепием города, роскошью отведенного им жилища и сразу стали торопить своего господина, чтобы он поскорей разузнал, когда отплывет корабль в Святую землю. Пребывание в Палермо казалось им не вполне безопасным, если не для тела, которое они, разумеется, могли бы защитить от любого врага, так для души — ей, по их мнению, грозило в этом полуязыческом городе немало опасностей.
Но их тревога сменилась восторгом, когда наутро они явились в королевский дворец слушать мессу в дворцовой капелле. Небольшая капелла была дивно хороша, хоть и построена в необычном вкусе — здесь смешались черты зодчества арабского и византийского, напомнившие Генриху луцкие и краковские костелы; кое-что было заимствовано и из античных храмов, к чему князь уже привык за свою бытность в Риме. Служба, которую они прослушали, ничем не отличалась от церковных служб где-нибудь в Кракове или в Мехове, и постепенно на души рыцарей, направлявшихся с Генрихом в Святую землю, нисходил покой.
Зато на душе у самого Генриха становилось тревожно, хотя до сих пор он был уверен в себе и большую часть пути проделал в умиротворенном настроении.
Пробираясь по страшным альпийским ущельям или проезжая по голубым равнинам и лиловым холмам рыцарской Италии, Генрих неизменно возвращался к нескольким простым и ясным мыслям, которые хранил в своем сердце, черпая в них живительную силу среди окружающего запустения. Беседа в Латеранских садах что-то поколебала в нем, но что именно, он и сам не вполне понимал. И еще раз, немного погодя, он испытал какое-то странное, тревожное чувство. В те несколько недель, которые Генрих провел в Риме, он ходил слушать мессу каждый день в другой храм. И вот подошел черед Санта-Мария-ин-Космедин, бедной церковки, построенной
В блестящих доспехах, которые Генрих, вопреки польскому обычаю, никогда в церкви не снимал, стоял он там во главе своего отряда, всех этих белокурых молодцов в плащах, наброшенных прямо на голое тело, а справа от него — Якса, могучий воин, почитавший Арнольда Брешианского за то, что не покорялся ни папе, ни кесарю. И вдруг Генриха охватило прежде неведомое ему чувство бесконечного одиночества. Он смотрел на огромный лик Пантократора, выложенный из цветных камешков над алтарем, и страшно ему было от пронзительного взора очей Христовых. Он казался себе ничтожным, затерянным среди царившего повсюду хаоса, и начинал смутно ощущать всю безмерную сложность и огромность мира.
Чувство это усилилось, когда после официального, весьма торжественного приема у короля Рожера князя провели в небольшой боковой покой. Генрих был еще под впечатлением пышного приема. В просторной зале с мозаичным полом собрались рыцари норманнские, арабские, итальянские, английские — все они находились на службе у короля. Стены сверкали лазурными изразцами, в открытые окна глядело ослепительно-голубое небо. Король Рожер был исполинского роста. Corpulentus, facie leonina, voce subrauca [7] . Он обратился к Генриху с приветствием, хриплым голосом произнося фразы на исковерканной латыни с примесью народных сицилийских выражений. Генрих отвечал по-немецки. Этот король в золотой мантии, с огромным мечом у пояса, сидевший в облаке курений, как будто сошел со стенных росписей в дворцовой капелле, которые видел Генрих. И все же не было в Рожере того величия, какое исходило от Конрада в последние часы его жизни.
7
могучего телосложения, с львиным лицом, хриплым голосом (лат.)
Однако, войдя в прилегавший к зале покой, Генрих, к изумлению своему, увидел в Рожере самого обычного человека, оживленного и очень говорливого. Король сидел, вернее, полулежал на широкой софе; свой тяжелый головной убор он снял, теперь на голове у него была только голубая, шитая золотом повязка, концы которой болтались за ухом. У софы стоял на коленях, как раб, придворный толмач. Кроме них троих, в покое находились еще канцлер, хитрый Майо из Бари, и забавный человечек в женском одеянии с напудренным, накрашенным лицом; говорил он пискливым голосом и суетливо бегал по комнате — то был евнух, адмирал Филипп из Магеддо, недавно сменивший славного адмирала Георгия Антиохийского. Был здесь также и мудрый Эдриси. Генрих сел на табурет напротив короля, который начал задавать ему через толмача вопросы о странах к северу от Германии. Генрих отвечал, слегка озадаченный. Вдруг Эдриси откинул лежавший на полу ковер, и князь увидел большую серебряную плиту; она была поделена на множество квадратов и испещрена линиями, надписями, пятнами.
— Ну-ка, покажи, где твоя страна! — сказал король Рожер, и толмач повторил этот вопрос по-немецки.
Генрих с недоумением посмотрел на короля и ничего не ответил. Тогда Эдриси склонился над плитой, взял в руку палочку и начал водить ею по выгравированным на серебре линиям, повторяя разные названия. Генриха словно осенило, он понял, что на рисунке перед ним представлена земная поверхность со всеми странами, городами, реками, и, крайне пораженный, опустился на колени рядом с картой.
— Четыреста фунтов серебра пошло на эту карту, — шепнул толмач, но Генрих его не слушал. Наклонясь, он следил за палочкой Эдриси, который обводил границы. Князь увидел Сицилию и Палермо, а вот плывет из Палермо корабль в сторону Остии и еще другой — в сторону Неаполя; недалеко от побережья Рим, ниже, среди моря, Сардиния, ближе к берегу Корсика, вот и другие знакомые края и города, Базель, Бамберг, дальше области становятся все меньше, города расположены гуще, едва умещаются на небольшой плите. Но что это? Палочка Эдриси скользнула к пограничным городам, остановилась на Магдебурге — и оказалась уже на мраморной раме; Польши на карте не было.