Красные щиты
Шрифт:
– Ну, а дальше, дальше что?
Все чаще бродила она вокруг костелов - то пойдет к святому Михаилу, то к Магдалине, то к пресвятой Деве. Тайны, заключенные в алтарях, влекли ее неодолимо, словно они могли открыть для нее сердце Генриха и развеять ту холодную тучу, которая отделяла ее от него. Когда она была одна, стоило ей взглянуть на небо, и невыразимая тоска по богу наполняла ее сердце. Жгучая боль заставляла отвести взор, Юдка приникала лицом к земле, на которой шуршали засохшие, безжизненные листья, целые поколения листьев, ставшие добычей смерти. И слезы струились у нее из глаз, непонятная скорбь томила душу. О, как тосковала Юдка по истинному богу!
Королевич Генрих, как она его называла, раз от разу становился все мрачней; небо, на которое она,
Однажды, уже в конце лета, она бродила у костела словно безумная. Той ночью бог явился ей в образе рыцаря в белом плаще и сказал:
– Приди ко мне!
Смеркалось. Юдка приблизилась к порогу храма и, не колеблясь, толкнула дверь. Внутри было темно. Она сделала шаг, другой - дальше было еще темней. Вдруг она заметила, что над алтарем теплится лампада. Поспешно подойдя к алтарю, она пала ниц пред лампадой и горько заплакала. Она видела, как архангел с мечом в руках стал у врат рая, чтобы не пустить ее на небо. Ах, как она рыдала, как горевала, что князь не любит ее по-настоящему и что она бессильна это изменить! Неприязнь черной тучей стояла меж ним и ею. Юдка всем телом ощущала сырой леденящий холод этой тучи. Ну что ж, она найдет бога здесь, в его собственном доме!
Она встала, подошла к алтарю, решительным движением открыла дарохранительницу и вынула ларчик. Опустившись на колени, она взяла из ларчика облатку, проглотила. Но тут отчаянный крик молившегося поблизости монаха вернул Юдку к действительности. Прежде чем ее схватили, она лишилась чувств.
25
Поздно вечером Герхо прискакал в дом на винограднике. Тэли ночевал у Виппо. Герхо был бледен как покойник и выкрикивал что-то бессвязное, невразумительное. Юдку, мол, поймали и потащили к ратуше, в подвал; в городе переполох, народ рвется на виноградник громить дом Виппо, но кастелян удвоил стражу у ворот и никого не выпускает из города, - может, к утру народ угомонится. Сам он, Герхо, выехал из Сандомира через Вислянские ворота, пришлось дать круг, но страж у этих ворот обещал впустить его обратно в город.
Тэли сидел на соломенном тюфяке у камина и, почесывая икры, смотрел на Герхо ошалелыми глазами.
– Где поймали Юдку?
– стуча зубами, спрашивал старый Гедали.
– Не знаю, не знаю, - твердил Герхо, искоса поглядывая на сонного Тэли.
– Не знаю, - повторил он еще раз.
– Говорят, вроде бы в костеле.
– В костеле?
– ахнула Пура.
– Ну-ка, Тэли, собирайся!
– крикнул Герхо.
– Ты ведь поедешь со мной в город?
– Не надо ему ехать, не надо!
– простонал Гедали.
– Собирайся и поезжай!
– приказал Виппо, сразу оценив положение. Гедали, Борух, Пура! Мигом на коней, и в лес, в сторону Завихостья. Мельник, что живет возле Струги, приютит вас и спрячет. Может, еще обойдется. Князь...
Виппо запнулся и вопросительно посмотрел на Герхо. Тот опустил глаза. Все робко повторили вслед за Виппо: "Князь..." Но слово это замерло на устах и сникло. Герхо стиснул зубы - на князя тут рассчитывать нечего. Тэли будто лишь теперь понял, что произошло. Он вскочил с места и принялся натягивать высокие сапоги. Слабо мерцавшая лучина освещала всю эту сцену.
– Только потише, не разбудите слуг!
– предупредил Виппо.
Он сам пошел на конюшню и вывел для Тэли карего фламандского коня. Тэли вспрыгнул на спину фламандца и, пригнувшись к холке, положил руку на плечо Виппо.
– Ты как думаешь, дело серьезное?
– шепотом спросил он.
Виппо поднял обе руки и мягко отстранил Тэли.
– Возможно, - ответил он неуверенным тоном и прибавил: - Вероятно, серьезное.
Герхо торопил - пора ехать. Гуля и Гедали выводили из конюшни лошадей для себя и для Пуры. Когда оба друга были уже на дороге в Сандомир, они услыхали позади топот трех лошадей, удалявшихся в противоположном направлении.
Стояла теплая, безветренная ночь, кони мчались галопом. С Вислы доносились протяжные окрики сплавщиков леса. Все было объято тишиной и покоем - в конце лета такие ночи нередки; прозрачная дымка застилала звездное небо. Герхо и Тэли ехали молча, только раз Тэли спросил:
– Что бы это могло быть?
– Понятия не имею, - пробурчал Герхо, воюя со своей норовистой кобылой.
Им долго не открывали Вислянские ворота, и до замка они добрались уже далеко за полночь. Оба полагали, что застанут в замке большое смятение, однако там не заметно было и тени тревоги. В сенях стояли у камина два стражника; они очень удивились, когда Герхо спросил, есть ли кто у князя. Князь спит, никого у него нет; был, правда, кастелян Грот, приходит и Готлоб, как обычно, за распоряжениями, но они давно ушли. Герхо повел Тэли к себе, они сели на лавку, не зная, что думать. Наступило краткое, счастливое мгновение, когда человеку кажется, что все его беды - только сон, что они уже отошли в прошлое, канули в вечность. Если ты можешь сидеть на той же постели, на которой сидишь всегда, если под тобою та же овчина, что всегда, значит, и все прочее должно быть, как всегда. И оба приятеля, успокоившись, принялись толковать о том, что вот Смил из Бжезя может всадить за двадцать шагов стрелу в мишень, а князь Генрих, тот, пожалуй, стреляет еще лучше, нежели Смил. В замке царила тишина, слышалось, как стражи у ворот и на городской стене перекликаются своим монотонным "Слушай!". И все же стоило друзьям на минуту умолкнуть, как сердце начинало бешено колотиться, - страшное бремя вновь угнетало душу. Юдку, если верить слухам, заперли в подвале ратуши; из костела ее повели к алебардникам, охраняющим княжеский замок, - духовные власти передали преступницу властям светским.
– А судить ее будет князь?
– с надеждой в голосе спросил Тэли.
– Кто знает! Может, суда и вовсе не будет, - ответил Герхо, и трудно было понять, хорошо это или плохо.
– Послушай, Герхо, - с жаром сказал вдруг Тэли.
– Сходи утром пораньше к князю и скажи ему - пусть судит ее как хочет, только чтобы судил он, он...
– А ее здесь судить больше некому. К епископу ее не повезут.
– Ну да, ну да!
– подхватил Тэли.
– К епископу ее везти нельзя. Пусть судят здесь.
– Разве это лучше?
– Да как же! Князь ведь ее знает... князь ее знает... Он недавно был у Виппо и видел ее... Еще спрашивал, когда она примет крещение...
Герхо нетерпеливо заворочался.
– Много ты понимаешь"
– Нет, понимаю, - сказал Тэли и повторил уже, менее уверенно: Понимаю... А может, ты и прав, ничего я не понимаю, одно мне ясно - надо с утра пораньше пойти к князю.
Но это им не удалось. Оба так крепко уснули на лавке, что, когда проснулись, было уже поздно. В этот день в Сандомире собиралось вече. На рынке и вокруг замка глашатаи стучали в доски, созывая народ. Герхо и Тэли вскочили как полоумные, кинулись к княжеским покоям. По дороге им попался Лестко; он был очень бледен и утирал платком пот со лба. На заре, сказал Лестко, он одел князя, и князь сразу пошел в костел, где все утро идет богослужение, молят господа о прощении грешников. Лишь теперь они узнали от Лестко об истории со святыми дарами, о том, что Юдка совершила неслыханное святотатство. Герхо побелел как полотно и в бешенстве схватился за кинжал, висевший у него на поясе. Тэли слушал, ровно ничего не понимая; он продолжал твердить, что Герхо должен идти к князю, просить о помиловании для Юдки, и подталкивал его вперед. Все трое будто обезумели. Наконец, слыша, что стук досок не смолкает, Тэли покинул друзей и помчался на рынок. Народ толпой шел за глашатаем, - должно быть, от ратуши. У входа в ратушу стояла стража, но возле деревянной пристройки на задах никого не было. Тэли крадучись стал пробираться вдоль стены, с отчаянием вглядываясь в решетчатые оконца подвалов. В третьем подвале он увидел женщину, сидевшую на охапке соломы.