Красные тюльпаны

Солодов Анатолий Семенович

— Что будем делать, командир? — крикнул Полетайкин.

— Прорваться трудно, — ответил Сергеев.

— А если вдоль леса, ползком? — посоветовал Петр.

— Все равно не уйдем. Они нас тут же настигнут. В той стороне уже светлеет, а мы как мишени.

— Точно. Только не совсем, — ответил Петр. — Отведи людей, командир, в сторону, правее. А я пока здесь останусь. Прикрою.

— Рискованно, Петр.

— Ничего. Уходите, говорю вам, скорее. Я обязательно догоню вас.

— Все за мной. Быстро! — скомандовал Сергеев.

— Товарищ командир,

разреши мне с Корниловым остаться, — крикнул Румянцев.

— Нет! Всем уходить!

Партизаны по-пластунски поползли по полю, но не в сторону леса, а вдоль него.

Петру оставили пять полных дисков. Зарывшись в снег, он длинными очередями ударил по немцам. Те сразу же залегли.

Противник не видел отхода партизан и был сбит с толку, потому что Петр отползал в сторону леса и всякий раз открывал огонь с нового места. Гитлеровцы были в полной уверенности, что партизаны крепко прижаты к земле.

Маневр удался. Партизаны отползли на безопасное расстояние, потом поднялись и побежали к лесу. Немцы сразу перевели весь свой огонь на них, но было поздно: расстояние оказалось слишком большим, и ни одна пуля не доставала партизан.

Воспользовавшись тем, что немцы перевели огонь на группу, Петр вскинулся с земли и, пригибаясь, опрометью бросился в сторону леса, до которого оставалось метров сто. Он уже влетел в березняк на опушке, ветки хлестали по лицу и рукам. Петр остановился, чтобы перевести дыхание, и тут что-то сильно ударило в левую руку чуть ниже локтя. В первое мгновение, в горячем порыве, он даже не обратил внимания на это, а только успел подумать: «Видно, на бегу ударился о какой-то сук».

Не мешкая и не оглядываясь, Петр бежал в глубь леса, круто забирая вправо, думая, как бы скорее соединиться со своими товарищами.

Прошло минут двадцать, а партизаны-подрывники будто сквозь землю провалились. Тогда Петр понял, что в поспешности, видимо, слишком далеко отклонился от направления, по которому должна была двигаться группа, и теперь в незнакомом лесу не найдет ее, сбавил шаг и пошел неторопким ходом, все время ориентируясь на рассветавшее на восточной стороне небо.

Дыхание выровнялось, сердце успокоилось, и тут только Петр почувствовал, что рукавица на левой руке почему-то вдруг отяжелела и стала вся мокрой. Он сдернул ее — под ноги закапала кровь. И тут он ощутил острую боль и понял, что ранен. Петр скинул полушубок, перетянул ремнем и обмотал шарфом руку прямо поверх рубахи, с трудом оделся и снова зашагал наугад через незнакомый лес.

Почти весь день он шел по глубокому снегу и не встретил на своем пути ни дороги, ни просеки. Когда начало смеркаться, лес, которому, казалось, не будет конца, неожиданно расступился, и перед взором Петра открылось широкое поле, запушенные инеем березы по краю, которые точно вышли из леса да так и остановились, застыв на взгорке.

В низине Петр увидел деревню — дворов пятнадцать. Из трубы крайней избы поднимался синий дымок. Было тихо, и ничто не выдавало присутствия врага. Но Петр не спешил, внимательно

ощупал взглядом каждый дом, пристройки. Оглядываясь, подошел к крайней избе со стороны двора, стал за углом хлева, прислушался. Он все же опасался услышать чужую речь, ненароком напороться на немцев, но когда понял, что их нет в этом доме, выглянул из-за угла.

Двор был завален снегом, и лишь к калитке вела тропинка. На веревке висело залубеневшее на морозе белье.

Петр направился было к крыльцу, но тут же замер, вскинул автомат: наружная дверь, скрипнув, отворилась, из избы вышла девушка лет восемнадцати в пестром платьице, в валенках и с ведром в руке. Она сбежала с крыльца, выплеснула мыльную воду в снег и хотела было вернуться в дом, но вдруг увидела Петра. Она покосилась на автомат, испуганно спросила:

— Чего надо? Ты кто?

— Человек, — ответил Петр.

— А чего под чужими окнами шляешься?

— Попить хотел попросить. Да, видно, у тебя зимой и снега со двора не выпросишь.

— А сам-то какой?

— Не жадный.

— Ладно, заходи.

— Немцы в деревне есть?

— Нету.

Петр вошел следом за девушкой в избу, присел на край лавки около двери. Девушка зашла за перегородку, зачерпнула воды и подала ему полный корец. Холодную колодезную воду Петр пил долго, небольшими глотками. А пока он пил, девушка изучающе разглядывала его. Заметив окровавленную рукавицу, воскликнула дрогнувшим голосом:

— Вы ранены?

— Шальная задела, — ответил Петр нехотя.

— Где же это вас так? Когда?

— Ночью. За вашим вон этим лесом, — он кивнул в сторону окна.

— Сильно болит?

— Нет. Горит очень.

— Рука перевязана?

— Кое-как шарфом замотал.

— Надо повязку сменить.

— До дому дойти бы. Там забинтую.

— Боюсь, что шарф вам не поможет. Кровью можете изойти. Вам надо перевязать рану по-настоящему. И немедленно. Вы подождите минутку. Я сейчас…

Девушка вынула из печки чугунок с горячей водой, вылила в таз.

— Снимите свой полушубок, — попросила она.

Петр не пошевелился. А когда она достала из комода пузырек с йодом, вату и бинт, он удивленно спросил:

— Откуда у вас такое богатое хозяйство?

— С практики. Медсестра я. Окончила до войны медицинское училище в Смоленске. И кое-что понимаю в своем деле. Так что не разговаривайте, а быстро снимайте свой полушубок. Я что сказала? Ну, живо. '

Петр улыбнулся и не дал больше упрашивать себя.

Девушка размотала мокрый от крови шарф, засучила рукав гимнастерки, ощупала руку и, убедившись, что кость не повреждена, осторожно смыла кровь с руки теплой водой, помазала вокруг раны йодом и наложила тугую повязку.

— Вот теперь поправляйтесь. Только будьте осторожны. Первое время советую поменьше двигать рукой. Не натруждайте, пока не заживет рана, чтобы не вызвать кровотечения. Рука у вас в порядке. Все будет хорошо. Кость не задета.

— Спасибо, — сказал Петр, надевая полушубок. — Тебя как зовут, доктор?