Красный Дракон (др. перевод)
Шрифт:
Больничные власти решили не показывать ребенка матери сразу. Они хотели подождать и посмотреть, выживет ли новорожденный без искусственного дыхания. Его положили в дальнем углу палаты для новорожденных, спиной к смотровому окну. Он мог дышать, но не мог глотать пищу. У него была волчья пасть, и он не мог сосать.
В отличие от другого ребенка, рожденного с зависимостью к героину, он иногда замолкал; его плач, однако, был не менее пронзительным.
К середине вторых суток он уже только повизгивал.
В три часа дня заступила новая смена, и над его кроваткой нависла дородная
Принс Истер не получила повеления Господнего, что этому ребенку следует умереть. Она сомневалась, что такое повеление могла получить и больница. Она достала из кармана резиновую пробку с изогнутой стеклянной трубочкой для кормления. Затем воткнула пробку в бутылочку с молоком, взяла своей огромной ручищей ребенка, поддерживая его головку. И держала у груди, пока не убедилась, что он слышит стук ее сердца. Затем повернула его, быстро всунула трубочку ему в горло. Получив немного молока, ребенок уснул.
— Вот так, — проговорила она, положив его на кроватку, а затем отправилась выполнять свои прямые обязанности — собирать грязные пеленки.
На четвертый день санитарки помогли Мэриан Долархайд Тривейн перебраться в одноместную палату, где прежняя роженица оставила еще не завядшие розы в эмалированном кувшине на умывальнике.
Мэриан была привлекательной женщиной, особенно теперь, когда с лица исчезла отечность. Доктор говорил ей что-то, положив руку на плечо, и она с интересом подняла на него глаза. Она чувствовала сильный запах мыла, исходивший от его руки, думала о морщинах в уголках его глаз, пока до нее не дошло, что именно он говорит. Она закрыла глаза и уже не открывала их, пока не принесли ребенка.
Наконец Мэриан посмотрела на него. Когда она завизжала, они поспешно закрыли дверь. Ей сделали укол, и она заснула.
На пятый день она выписалась — одна, без ребенка. Идти ей было некуда. Даже домой — ее мать ясно дала это понять.
Мэриан Долархайд Тривейн шла, считая шаги от одного фонаря до другого. У каждого третьего столба она садилась на чемодан передохнуть. Во всяком случае, у нее был чемодан. В любом городишке у автостанции непременно находился ломбард. Она узнала это, мотаясь по стране с мужем.
В Спрингфилде, да еще в 1938 году, о пластической хирургии слышали мало, вернее, вообще не слышали, и каждый имел то лицо, каковое досталось ему от Бога.
Хирург городской больницы сделал для Фрэнсиса Долархайда все, что мог. Сначала он подтянул ему центральную часть верхней губы с помощью эластичной ленты, затем закрыл в ней щель, пересадив прямоугольный лоскут кожи — метод, ныне устаревший. Внешность ребенка от этого не улучшилась.
Хирург не поленился полистать специальную литературу и правильно решил, что операцию на твердом небе делать до пяти лет не следует. Хирургическое вмешательство
Местный зубной врач предложил поставить ребенку обтуратор, который закрыл бы небную щель, чтобы пища не выливалась через нос во время кормления.
Ребенка сдали в дом младенца в Спрингфилде, а через полтора года он попал в приют для сирот имени Моргана Ли.
Директором приюта был преподобный С. Б. Ломакс, по кличке Приятель. Однажды Приятель собрал всех воспитанников и объявил им, что у Фрэнсиса заячья губа и что они ни в коем случае не должны его дразнить.
Приятель выразил надежду, что дети будут молиться за Фрэнсиса.
После рождения Фрэнсиса его мать научилась заботиться о себе сама.
Сначала Мэриан Долархайд устроилась машинисткой при начальнике районного отделения демократической партии в Сент-Луисе. С его помощью ей удалось расторгнуть брак с отсутствующим мистером Тривейном.
Во время процедуры расторжения брака о существовании ребенка упомянуто не было.
Ее ничего не связывало с матерью. («Вот уж не думала я, когда тебя растила, что ты станешь потаскухой и свяжешься с ирландской голытьбой», — сказала мать дочери, когда та уходила из дома с Тривейном.)
Однажды ей на работу позвонил бывший муж. Он был трезв и благостным голосом сообщил, что обрел спасение. Затем спросил, не могут ли он, Мэриан и ребенок, «счастья увидеть которого он пока не удостоился», вместе начать жизнь заново. По голосу чувствовалось, что у него не было ни гроша.
Мэриан сказала ему, что ребенок родился мертвым, и бросила трубку. В пансион, где она жила, он заявился пьяным, с чемоданом в руках. Она велела ему уйти, в ответ он заявил, что их семейная жизнь не сложилась из-за нее, да и ребенок родился мертвым по ее вине. Да и вообще, его ли это ребенок?
В бешенстве Мэриан выложила ему напрямик, отцом чего он является, и предложила ему забрать это себе, если пожелает. Она напомнила ему, что в роду Тривейнов уже несколько раз появлялись младенцы с заячьей губой.
Затем она выставила его за дверь и велела больше ей на глаза не показываться. Он больше и не показывался. Но через несколько лет, напившись, снедаемый черной завистью к беззаботной жизни Мэриан с новым мужем-богачом, он не удержался и позвонил бывшей теще.
Он рассказал ей о том, что ребенок родился с дефектом, и заметил, что ее собственные лошадиные зубы служили доказательством тому, что наследственность такого рода лежала на совести семейства Долархайдов.
Через неделю в Канзас-Сити его переехал трамвай.
Узнав от Тривейна, что Мэриан упрятала ребенка в приют, миссис Долархайд, размышляя, не спала всю ночь. Она сидела в кресле-качалке перед камином и смотрела не отрываясь на огонь, освещающий ее высокую и сухую фигуру. Уже светало, когда она начала медленно, но решительно раскачиваться.
Откуда-то со второго этажа ее позвал сонный надтреснутый голос. Заскрипели половицы, когда кто-то, шаркая, поплелся в туалет.
Затем сверху донесся тяжелый удар — кто-то упал на пол, и надтреснутый голос вскрикнул от боли.