Красный флаг: история коммунизма
Шрифт:
Аргумент Сталина не был таким уж неправдоподобным. В 1914 году Россия являлась бедной, в основной аграрной страной, не способной мобилизовать народ и материальные ресурсы для победы над врагом. К 1941 году в России уровень бедности и доля сельского хозяйства в экономике были выше, чем в странах-соперниках. Несмотря на более серьезную катастрофу в большее количество жертв, экономика СССР не потерпела крах. СССР потерял 27 миллионов человек, включая 10 миллионов военных. Для сравнения: военные потери Великобритании составили 350 тысяч, а США — 300 тысяч человек. Старое советское утверждение о том, что СССР фактически в одиночку выиграл Вторую мировую войну [427] , разумеется, ошибочно. Все усилия были взаимосвязаны: СССР получал значительную поддержку (прямо и косвенно) от своих союзников. Страны «оси зла» могли проиграть только в случае объединения ресурсов США, Великобритании и России. Однако Сталин никогда не упускал момента подчеркнуть, что Германия потратила больше сил на Восточный фронт, чем на любые другие сражения.
427
В столь категорической формулировке советская историография не высказывала такую позицию, которую приписал ей Д. Пристланд. Было принято писать о преобладающем вкладе СССР в победу во Второй мировой войне в целом, а также о незначительности вклада союзников в победу СССР в Великой Отечественной
Гораздо труднее оценить вклад в победу самой коммунистической системы. Во время войны выявились все ее недостатки и достоинства. Концентрация власти в руках Сталина привела к роковым решениям и катастрофическим провалам в 1941 году. Сталин отказывался верить в то, что Германия планирует нападение [428] , несмотря на многочисленные свидетельства об обратном {502} . Гитлеровский план «Барбаросса» застал советских лидеров врасплох. Немцы нанесли сокрушительный удар СССР и оказались у ворот Москвы.
428
Информация, которой сегодня располагают историки, позволяет считать, что Сталин в принципе опасался нападения Германии, но по ряду причин считал, что это невозможно именно в июне 1941 года. Подробнее см.: Шубин А.В. Мир на краю бездны, с. 452—496.
Советская централизация власти усугубляла проблемы еще и постоянным недоверием коммунистов к специалистам. Руководству Красной армии не хватало того военного опыта, который имелся у Германии: в Красной армии в 1930-е годы было очень мало офицеров, служивших при царе [429] , большинство из ее руководство получили военные навыки только во времена Гражданской войны. Репрессии 1937-1938 годов еще больше подорвали силы армии: из 142 тысяч офицеров около 20 тысяч человек репрессировали [430] . Бесталанный Климент Ворошилов, входивший в узкий круг Сталина и бывший его закадычным другом, был народным комиссаром обороны: его руководство действиями армии привело к сокрушительным поражениям в начале войны [431] . Наконец, жестокость советского режима имела пагубные последствия, оттолкнув многих людей, особенно в сельских районах, где преобладало нерусское население. В 1941-1942 годах в Красной армии происходили массовые дезертирства: от 1 до 1,5 миллионов солдат перешли на сторону немцев. {503}
429
Военный опыт времен Николая II вряд ли помог бы остановить германское вторжение у границ СССР. Впрочем, маршал Б. Шапошников, возглавивший в июле 1941 года Генеральный штаб РККА, в 1910 году закончил Николаевскую военную академию.
430
Точнее — арестовано и уволено из армии по политическим причинам без восстановления (часть из уволенных тоже была арестована позднее, но не все). Численность командного состава, по официальным данным, в 1937 году составляла 206 тысяч офицеров. К 1941 году численность комсостава выросла более чем в два раза. Так что репрессии мало повлияли на качество военной подготовки комсостава в 1941 году.
431
К началу Великой Отечественной войны К. Ворошилов уже не был наркомом обороны и не мог нанести столь сокрушительного урона. О причинах поражений Красной армии в начальный период войны и дискуссиях по этому поводу см., например: Шубин А.В. Указ. соч., с. 452-522.
Однако многие черты советского коммунизма, пусть даже неприятные, недемократичные, доказали свою эффективность в военное время. В индустриализации 1930-х годов, осуществляемой с головокружительной быстротой, возможно, и не было «особой необходимости» — имелись и другие альтернативы [432] . Однако к концу 1930-х объемы производства в СССР опередили германские. К этому времени СССР вышел на первое место по оборонной промышленности, превышая все показатели Германии, включая количество самолетов {504} . Централизованная административная система также имела свои преимущества. В отличие от правительства при царе, советское правительство эффективно осуществляло контроль над производством и распределением продовольствия и промышленных товаров на протяжении войны. Оно смогло не допустить массового гражданского голода, при этом поддерживая производство оборонной промышленности. Режим также успешно провел эвакуацию многочисленных крупных промышленных предприятий на восток, подальше от линии фронта. Кроме того, именно безжалостный режим и его полицейская дисциплина не допустили хаоса. «Заградительные отряды» расстреливали тысячи солдат-дезертиров. На протяжении войны 990 тысяч солдат судили военным трибуналом, из них 158 тысяч были приговорены к смертной казни {505} .
432
Впрочем, эти альтернативы вовсе не обязательно были бы благоприятны для экономики и населения.
Среди гражданского населения во время войны было много коллаборационистов. С нацистами сотрудничали в основном представители национальных меньшинств [433] . Однако немцы не ожидали, что советский режим пользуется такой поддержкой населения. Отношение немцев к славянскому населению на оккупированных территориях как к представителям низшей расы, подлежащим эксплуатации [434] , укрепило позиции советской идеологии. Коммунизм казался единственным бастионом в борьбе против закона джунглей, соединения силы и права. Картина, однако, немного смазана идеологическими поворотами и переменами той эпохи. Коммунизм военного времени был совсем не тем коммунизмом, которым жила страна в 1930-е годы. Война против Германии заставила партию взять более толерантный политический курс, чем в середине 1930-х годов. Раскол среди коммунистов и идеологические чистки, о которых объявлялось во время террора 1936-1938 годов, были не так заметны во время войны. Режим примирился с группами населения, которые раньше клеймил, особенно с крестьянством [435] и духовенством.
433
Русские тоже. Они возглавляли коллаборационистскую Русскую освободительную армию, служили старостами и полицаями.
434
И частичному уничтожению.
435
Официально
Война была общим делом, национальной борьбой, в которой участвовал каждый человек независимо от классового происхождения. Даже кулаки, отбывавшие наказание в ГУЛАГе, освобождались и включались в ряды Красной армии, таким образом доказывая, что они достойны вернуться в советское общество. Удивительно, но в первой же речи к народу после начала войны Сталин обратился к людям не только как к «товарищам» и «гражданам», но и как к «братьям и сестрам». В 1941 году в статье, опубликованной в газете «Красная звезда», писатель Илья Эренбург объяснил это следующим образом: «все различия между большевиками и беспартийными, между верующими и марксистами были стерты»{506}. Отряд Кобы, состоящий из братьев (и сестер), был теперь более многочисленным и открытым, чем раньше.
Сталин понимал, что для народной мобилизации ему необходимо затронуть националистические чувства еще глубже, чем в прошлом. Новый боевой клич звучал «За Родину! За Сталина!». «Врагом» был уже не щеголеватый буржуа в цилиндре, а визжащий немецкий паразит — грызун — дьявол. В 1941 году прекратились гонения на Русскую православную церковь, а в 1943 году Сталин восстановил патриархат в надежде заручиться поддержкой православных Восточной Европы после войны [436] . Старейшее православное духовенство теперь успешно стало частью номенклатуры: троим самым главным сановникам были предоставлены машины с шофером {507} .
436
И советских православных во время войны.
Когда немцы ступили на русскую землю, многие люди были готовы объединиться под знаменем коммунизма и встать на защиту своего дома и отечества. Во время войны марксизм-ленинизм приобрел оттенок не только национализма, но и либерализма [437] . Ограничения на личные хозяйства были сняты, крестьянам разрешалось продавать то, что они вырастили, на открытом рынке.
Политика относительно культуры также стала более толерантной: теперь полностью принимался джаз [438] , по всей линии фронта разъезжающие оркестры играли американские мелодии {508} . Красная армия вскоре стала напоминать традиционную буржуазную армию, офицерам было предоставлено больше власти. Но самым заметным разрывом связи с революционным коммунизмом стал роспуск Коминтерна в 1943 году. Этот шаг был предпринят для успокоения союзников и доказательства того, что СССР не собирается распространять революцию на Запад. Однако, возможно, на это решение Сталина больше повлиял спад его интереса к международному коммунизму [439] . {509} С 1941 года он стал видеть больший потенциал во Всеславянском комитете, приобретавшем все большее влияние в Восточной Европе, которая была центром сталинских послевоенных амбиций.
437
Имеется в виду не идеология либерализма, а некоторые послабления, расширение свобод.
438
Джаз принимался и раньше, ему был посвящен, например, фильм 1930-х годов «Свинарка и пастух».
439
Судя по послевоенной политике Сталина, такого «падения интереса к международному коммунизму» не произошло.
Более толерантная политика привела к тому, что многие люди, в прошлом отчужденные «классовой борьбой», теперь поддержали режим. Как позже вспоминал известный писатель Виктор Некрасов: «Мы простили Сталину все: коллективизацию, 1937 год, месть своим товарищам… С открытым сердцем мы вступали в партию Ленина и Сталина» {510} . И все же, возвратив многих блудных сыновей назад, в советскую семью, война породила новых «паршивых овец» {511} . Партия по-прежнему требовала идеологического единства. Партийные чистки продолжались. «Враги» теперь чаще выявлялись по этническому, а не по классовому признаку, особенно представители «народов, сотрудничавших с нацистами». Целые народы подлежали депортации: волжские немцы, чеченцы, ингуши, крымские татары, калмыки и карачаевцы. Против других народов применялись менее радикальные меры. От репрессий и чисток серьезно пострадали жители стран Прибалтики и Западной Украины. Чрезмерно жестокое притеснение людей породило глубокую и надолго укоренившуюся ненависть. Именно открытые выступления против советской власти в странах Балтии и в Западной Украине привели к краху СССР в 1991 году [440] , а чеченцы и ингуши до сих пор являются постоянным источником беспокойства российских властей.
440
Выступления в западных регионах СССР в начале 1990-х годов не могли привести к распаду государства, включающего Москву, Минск, Киев и Алма-Ату. Причины распада СССР носили более комплексный характер, о котором речь пойдет в последних главах книги и комментариях к ним.
Мощная реакция, однако, наступила не сразу [441] . Тем временем силы на западе от нацистской Германии — Народные фронты [442] — обеспечили поддержку прокоммунистической политики, которая, в сущности, была более либеральной. Нацизм привел к росту радикализма населения в оккупированных гитлеровцами странах. «Новый порядок» нацистов представлял собой идеологический проект, рассчитанный на далекое будущее. Согласно ему Европа должна была превратиться в империю, основанную на расовом подчинении. Гитлер, следовавший примеру Британской империи, объяснял, что Украина станет для Германии тем же, чем стала Индия для британцев {512} . Немцам во многом помогали коллаборационисты, в основном из консервативно настроенной местной элиты.
441
Уже в ходе Великой Отечественной войны на западе Украины и в Прибалтике развернулась партизанская война против СССР, продолжавшаяся до середины 1950-х годов (УПА, «лесные братья»).
442
Прокоммунистические коалиции после Второй мировой войны не всегда назывались «Народными фронтами» и существенно отличались от довоенной политики Народного фронта. В 1940-е годы в них доминировали коммунисты, а в 1930-е годы коммунисты были младшими или равноправными партнерами в коалиции (за исключением Испании 1937-1939 годов, которая оказалась близка к послевоенной модели «народной демократии»).