Красный камень Каррау
Шрифт:
Рина возвышалась над секретарем на полторы головы – и «сложилась», чтоб пристроить лоб на плечо женщины. Ведьма говорила ей что-то монотонное и успокаивающее, поглаживая девушку по плечу. Аура секретаря, свернутая опасным обратным вихрем, в темпе ее слов касалась ауры Рины, разрушая очаги напряжения.
– …она же стояла совсем рядом, а потом – всё, и кровь,
Истерика у нее началась еще в автомобиле – зеленом компакте с “экологическим” электродвигателем. За руль пришлось сесть мне, Рину начало трясти, но при мне она не плакала. Только смотрела на мир расширенным взглядом и повторяла, что "я даже не поняла", "я думала это розыгрыш", "это же полиция, тут должно быть безопасно…".
Ректор умудрился наставить жирных точек на моем контракте – и вписать в него своей рукой пункт о втором курсе. К счастью, обязательств участвовать ни в каком комитете, прописано не было. К несчастью, он приложил, и подписал, еще один лист.
"Условия досрочного прерывания" гласили, что если мой основной курс будет посещать менее шести студентов – университет оставляет за собой право прервать его в любой день семестра. Иными словами: если я не буду популярен – меня уволят.
– Да, да. – Секретарь, удерживая одной рукой Рину, вторую вытянула в мою сторону и требовательно шевельнула пальцами – мол, давай бумаги сюда.
Быстро просмотрев:
– В кадровый. В бухгалтерию. Копии сделать этажом ниже. Вам что, кто-то разрешал окно открывать?
Мягко отталкивая от себя Рину:
– …милая, ну хватит. Смерть она такая – неожиданная.
К первому, а точнее, нулевому уроку я опоздал. Университет оказался лабиринтом с планами эвакуации на стенах, пригодными только для того, чтобы завести в глухой тупик. Из одной администрации меня отправляли в другую, из одной бухгалтерии – в третью, пока я не понял, что времени на эти игры нет – студенты ждут уже семь минут.
В списке, который я получил, значилось, что на мой курс записано сорок человек. Но коридор химического крыла становился всё уже, а кабинеты, в которые я по пути заглянул, всё меньше. В преподавательской, размером со шкаф, закинув ноги на спинку соседнего кресла, курил усатый старик.
– Вам дальше. – Махнул он сигаретой. – Дверь через одну. Но лекция уже началась.
– Пока нет.
Не начнется, пока я не начну.
За дверью с магическим номером «2.71» шумели.
Не обычный студенческий галдеж, а ссора. Я остановился, прислушиваясь, но слов было не различить.
Потянулся к ручке двери – и замер. Мне стало слегка… не по себе. Нездоровая дрожь внутри – одновременно подгоняющая говорить-делать-появляться, и искушающая развернуться и сбежать.
Я не публичный человек. Сорок студентов, которые будут на меня смотреть – восьмьюдесятью глазами, ждать, пока я собьюсь, задавать хитрые вопросы – или наоборот, молчать и таращиться так, словно я беседую с ними на старой латыни о юридических полномочиях консула Рима. Я чувствую себя немного… больным на публике. Публика – голодный зверь, который чует слабость, и растерзает того, кто слаб. Того, кто знает, что он здесь – самозванец. Не заслуживающий место, не заслуживающий право говорить – а тем более учить.
Но я – заслужил.
Я снял пальто, медленно выдохнул, повернул ручку, и шагнул в кабинет.
Крохотный душный кабинетик с закрытыми окнами и старой зеленой доской на стене. С расшатанными стульями и белым пятном на линолеуме – в том месте, где прежде находился стол преподавателя.
Я прошел вдоль стены к пятну, положил на подоконник пальто, и повернулся к классу.
Ссора не превратилась в драку – только резкие голоса и противостояние взглядов. Ее затеяли двое «моих»: Историк – тот, которого со мной задержала полиция, и Химик, которого я потерял сразу после бегства из домуса Принца. Они стояли друг напротив друга – разделенные, как барьером, девушкой с длинной косой.
Конец ознакомительного фрагмента.